Когда он вернулся и сел на раскладушку со своими детьми, я заметил, что между портьерками остался неширокий просвет, через который видно зеркало над холодильником, где отражались доски пола, край корыта и часть спины сидящей в нём тёти Люды.

И тут я сделал, как мне было сказано – укрылся с головой. Но спать не стал.

Край одеяла я примостил на деревянную боковину дивана, заломил двускатным шалашиком и смотрел на всё, что можно было высмотреть в далёком зеркале.

А высматривать, практически, нечего – мокрые доски пола в ошмётках мыльной пены, рука и плечо под чёрными волосами. Затем остался один лишь пол и край пустого корыта, потому что тётя Люда вылезла из него.

Но потом она снова появилась в зеркале и уже ближе, потому что подошла к нему снизу, с полотенцем на поясе и голой грудью.

Она чуть улыбнулась, облизнула губы и посмотрела прямо мне в глаза через мой одеяльный перископ.

Я зажмурился и больше не открывал глаз, а только слушал, как она вытирает там пол, приходит в нашу комнату; как выключают телевизор, все укладываются и гасят свет.

Только тогда я стянул с головы одеяло.

В комнате была кромешная тьма.

Чуть погодя в темень вплелись разнообразные посапывания со всех сторон, а затем снизу, от матраса Архипенков на полу, донеслось мерное поскрипывание, словно словно там стискивали и попускали тюк соломы.

Я не стал оборачиваться.

Во-первых, всё равно темно – хоть глаз выколи, а во-вторых, при моей начитанности, и не глядя ясно, что они там занимаются любовью.

Через полгода, зимним вечером, когда мы с Чепой ходили в Завод мыться, он позвал меня заглянуть в окна женского отделения общей бани освещённые изнутри.

Я не стал.

Постеснялся его присутствия?

Не знаю.

Но даже когда я ходил мыться один, в те окна не подглядывал.

Посреди лета Раиса Григорьевна попросила нас тряхнуть стариной и выступить со спектаклем кукольного театра в детских садиках города. Всего за неделю мы обслужили штук десять.

Утром приезжали в указанный ею садик, устанавливали в его столовой ширму, прив'eзенную заводским грузовичком, вешали задник, ставили перед ним штативы с избушкой и ёлочкой, показывали представление почтенной карапузной публике и переезжали в следующий; мы трамваем, а декорации на грузовичке.

В некоторых садиках нас подкармливали стаканом горячего молока с булочкой.

Куба намекал, что мы пашем «за спасибо» и неизвестно сколько огреб'aет Раиса, уединяясь с директрисами в их кабинетах, но меня это не колыхало.

Она нас каждый день угощала мороженым, к тому же самым дорогим – пломбиром, а один раз сводила всех в кино на Воронцове и не её вина, что «Западный коридор» оказался таким жутким фильмом, но главное вряд ли наш недельный заработок покроет стоимость контрамарок в Клубе, которые, с её подачи, нам беспрекословно год за годом выписывал директор Павел Митрофанович.

Не Клубом единым жив человек и, помимо храма Мельпомены в рамках Детского сектора и контрамарок в кино, меня всегда влекло зодчество, но упражняться в нём можно было лишь во дворе нашей хаты.

Родители позволили построить там шалаш с опорой на забор к Турковым, но чтоб никому из населения нашей хаты не перекрылся доступ к их сараям.

За стройматериалом мы с братом и Чепой отправились в Рощу, где, бродя по топким кочкам Болота, нарезали две вязанки двухметровых хлыстов и привезли домой на велосипеде, а к ним впридачу кучу тонких веток с зелёной листвой.

Из хлыстов мы связали решётчатую крышу, скрепив их кусками проволоки и всякими верёвочками. Одним краем она лежала на верхней слеге забора, а другим на боковых опорах из тех же хлыстов.

Когда мы сбоку навязали хлысты потоньше, получилась симпатичная клетка с широкими просветами меж прутьев, которые мы покрыли ветками с листвой.

В шалаше приятно пахло древесными листьями и он радовал глаз своим наличием в дальнем углу двора.

Через неделю листва завяла, но ещё раньше улеглись восторг и упоенье созиданием.

Встал, хоть и не выраженный словами, вопрос: а дальше что?

Не станешь же создавать тимуровскую команду лишь потому, что у тебя во дворе есть подходящий для штаба шалаш. Да и возраст не тот.

Так что мы с Чепой вернулись к обычному времяпрепровождению – тренировка в метании кухонного ножа в корявую кору американского клёна возле древнего штабеля ветхих кирпичей, потому что в том году до конотопского кинопроката, в конце концов, докатились «Неуловимые мстители», где летящий нож вонзается в белый ствол берёзы.