– Ну, не скажи. Ты все-таки... Учитель Нельсон говорит, что ты сдвинулся с места.

– Отсюда не так просто выбраться, - сказал я.
– И Нельсон совсем не учитель.

– Это Дом изгнания... Да, я знаю.

И он поморщился, словно не желая признавать очевидное. Словно не его сын по его же наводке оказался в этом временном заточении для детей и подростков, откуда один путь - в рабство Министерства Контроля над колдовством, скверной и одержимостью.

Отец задавал Тори ничего незначащие вопросы (для взрослого они наверняка имели большой смысл), а я слушал их и смеялся про себя. Я намеренно закатал рукава кофты, чтобы он видел, какие у меня изувеченные руки.

Отец Тори издал нечленораздельный звук.

– Тори, давай выйдем. Я видел тут лавчонку в тени деревьев.

– Ага, пошли, - Тори был немногословен.
– Увидимся на беседах, Эн.

Они вышли. Я недолго смотрел на помятое покрывало, где только что сидела большая задница отца Тори. Почему-то он мне не понравился.

Весь этот день я провозился с Псом. В начале мы делали задания, которые нам нужно было сдать к завтрашнему дню. Потом бегали по дому, играя в войну. Из-за посещений у нас было куда больше свободного времени чем обычно. Потому потом мы пошли на базу, это такое тайное место в подвале. И хотя Нельсон и даже Дина, запрещали нам ходить туда, мы с Псом любили там торчать в одиночестве.

Тьма превращала наши обычные лица в потемневшие черепа и мы, разглядывая темнеющие глазницы друг друга, разговаривали о разном, о страхах и снах... Но никогда о том, что могло бы быть.

Но в тот день Пес не был особо разговорчив.

"Я хочу домой", - только и сказал он. В день Посещений многие испытывали подобное желание.

В щель между досок пробился свет: кто-то зажег свет в кладовой. Судя по аккуратным и уверенным шагам, это был Нельсон. Возможно, искал что-то для малышей. Их немного тут было. Маленькие преданные родителями ангелы за то, что, например, замахнулись ножом на старшего брата. За такое вполне могут посчитать одержимыми. Или неудачники, как и я, заразились скверной.

– Видел толстяка с Тори?
– спросил Пес тихо, после того, как свет в кладовке погас.
– Пахнет грязью от него.

– Это его отец, - сказал я, разглядывая кирпичную кладку за завесой белой паутины.

– Не похож.

Я нервно сжимал и разжимал кулак левой руки.

– Хочу вот этот шрам разрезать, - сказал я, показывая ему какой именно.
– Такое чувство, как будто там червь лезет.

– Не надо, - отмахнулся Пес.
– Это все лишь поверхностное уродство.

– Нет, там червь.

– Ага, расскажешь на беседах.

Все мы здесь обладали какими-то бедами и несчастьем, которыми, конечно, сложно было гордиться. Но я порою просто-напросто словно бы изображал безумие, которое не было властно надо мной постоянно.

И потому на беседах я завел ту же песню:

– Во мне червь... Он ползет, и мне больно. Вот он, здесь сейчас, - я поднял руку, показывая всем самый толстый шрам, оставленный от зубчатого ножа.

Пес покачал головой и прикрыл глаза рукой, такой же белой, как и кожа его лица.

– Расскажи нам, что ты еще чувствуешь, - сказала Дина серьезно. Сегодня она как старшая была за главную, так как Нельсон в это самое время разговаривал с редкими родителями.

– Ну, он ползает, когда мне плохо, и я его чувствую, - я посмотрел на Тори. Он равнодушно смотрел в центр кружка, который мы создали. Как будто бы не слушал.
– Ест потихоньку меня.

– Он ест твою руку?
– спросил Эммет, маленький оскверненный с прозрачными серыми глазами.

– Нет, ест все, а потом идет в руку и сидит там тихонько.

Кто-то хихикнул, а Дина нахмурилась.

– Пес, а ты чувствуешь себя лучше?
– спросила она.
– Бегаешь ли во сне?

– Не хочу говорить с тобой, - сказал он, скрестив руки на груди.

– Почему?

– Толку от этих разговоров!

– С Нельсоном ты таким тоном не разговариваешь... Кто еще хочет поделиться чем-нибудь?
– спросила Дина безучастно, скрывая разочарование.

Тори сидел в этом круге бледных и искалеченных детей словно ангел: следы побоев зажили, и только на руке до сих пор была утягивающая повязка. И сам он был будто чист почти месяц. Тори убрал за ухо прядь светлых волос и улыбнулся уголками губ. Только тогда я заметил, что он смотрит на меня. Грязный или испорченный, чистый или глупый, он отличался от меня. В первый раз я задумался о его демонах. Они точно не походили на моих.

У моих были свинячьи рыла, и они визжали как целое стадо кабанов. Во сне они всегда пробуждались, и я спал не мирно посапывая, а скривив мерзкую рожу и вывернув пальцы. Иногда я даже визжал и дергался. Тори долго не мог к этому привыкнуть. В первые дни он даже отказывался со мной спать, так ему было страшно.

– Мне не спится по ночам, - сказала Жизель.
– Я не сплю уже неделю.

Лицо у нее было серое, а кожа под глазами почти черная.

Мне не казалось, что все эти разговоры помогают. Нет, отчасти они помогали, но только когда тут был Нельсон. А без него все становилось слишком неуправляемым. Никто никого не слушал. Жизель тихонько бормотала о своих проблемах, и лишь я пытался разобрать ее голос в этом крике.