По неизвестной причине Ягмур отгородил меня барьером, произнеся такие слова:

– Думаю, сила этого Монолита может повредить тебе, поэтому лучше быть защищенным.

Каждое движение Иерарха было резким, но отточенным. Было видно, что дай ему волю – и всемогущий Иерарх расплачется.

Вот на столике возле угасающей Вериссы был поставлен Монолит, и отец Ягмур начал делать странные пассы лапами. Появилась загадочная красная дымка, потекшая из Монолита. Она обволокла голову Вериссы и потом начала распространяться по всему телу.

Происходили заметные изменения – худоба пропадала, заменяясь прежними округлыми формами, да и в общем внешний вид возвращался в исходное состояние до болезни. Но что-то меня пугало в облике Вериссы. Что-то, что я не мог описать словами, но чувствовал, как будто какая-то сущность оказалась внутри Вериссы, искажая ее природу.

Наконец, красное сияние исчезло, переместившись обратно в артефакт. Верисса поднялась на кровати, открыла глаза – и я отшатнулся. У нее были красные глаза, как будто прежний голубой цвет покрасили в немыслимый оттенок рубинового вина… или крови. Мало этого, по всему ее телу появились маленькие пятна, как будто ее шерсти в некоторых местах коснулись кистью с красной краской. Я успел заметить только красное пятнышко между грудью и шеей и красные ободки на бицепсах. Ягмур пытался что-то произнести, но из его пасти вырывались только нечленораздельные звуки, хотя было видно, что к нему возвращается радостное настроение в связи с чудесным исцелением дочери. Казалось, Вериссу это нисколько не заботило. Она встала с кровати, прошла мимо меня за барьером и встала возле окна, глядя наружу. Теперь я увидел, что и кончик хвоста у нее был с красным пятном.

С меня спал барьер, но я все равно не мог сдвинуться с места. Ягмур пробормотал что-то на священном языке и продолжил уже на общезверином, порывисто обняв дочку:

– Ты исцелилась! Слава Арханису, Монолит помог! Но почему ты выглядишь как охотница?

Верисса повернулась к отцу:

– Что случилось?

Иерарх обхватил голову:

– Ты напоминаешь мне одну из воительниц, которые были на службе у архианской церкви примерно с сотню-другую лет назад. Называли их, кажется… Кон-Сай. В переводе с одного из древних языков – «Идущие до конца». Если ты действительно одна из них… то это и хорошо, и плохо одновременно.

Волчица села на стул:

– И чем же?

Забыв, что я есть в комнате, Иерарх сел на кровать:

– Кон-Сай были уникальными воительницами. Благодаря особому чародейству они становились неуязвимы для магии абсолютно любого существа, за исключением самца Кон-Сай. Они умели пленять магию нападающего и делать его своим рабом до тех пор, пока сами не желали отпустить его. Кажется, «охотницы», как их еще называли, умели оборачиваться в диких зверей. Но платили они за все это красными глазами, пятнами ритуальной крови на шерсти и атрофией чувств. Только в исключительных случаях, которые никто не мог объяснить, Кон-Сай не теряла сострадания, любви и прочих чувств.

Верисса отшатнулась:

– Зачем ты сделал это со мной, отец?

Казалось, что Иерарх сейчас заплачет:

– Прости, милая, я очень хотел, чтобы ты жила. Ради этого я был готов на все.

Из глаз новообращенной Кон-Сай потекли слезы:

– Я не хочу терять чувства!

Ягмур улыбнулся:

– Ты их и не потеряла. Ты плачешь. Видимо, ты попала в тот редкий случай, когда они не теряются.

Верисса утерла слезы:

– Да, наверное, ты прав.

Волк почесал подбородок и усмехнулся:

– Дочка, ты же хотела быть полезной Ордену?

Волчица закивала головой:

– Конечно, отец!

Ягмур снова улыбнулся:

– Тогда будем считать, что этот Монолит больше помог тебе, чем навредил. Твоя новая сила, если конечно она есть, очень может помочь нашему делу. А пока надо тебя проверить.

Действительно, отец Ягмур совсем забыл про меня. Он просто ушел вместе с Вериссой на нижние этажи Цитадели, оставив меня одного в комнате. Все что мне оставалось – описать все происходящее на бумаге в этом тексте. Не каждый день увидишь такое!

Я закрыл дневник, потому что костер сгорел больше чем наполовину, уже не давая достаточного света для чтения. Глаза слипались, но мозг все еще продолжал работать, пытаясь понять и осознать прочитанное, применить его к нынешней действительности. «Нет, этот дневник явно стоил больше пятидесяти тоси», – с этой мыслью я заснул, свернувшись калачиком на земле возле костра.

Проснулся я оттого, что сильно замерз. Холод прогнал сон, и я заметил, что за ночь костер потух, а все мои спутники сжались практически в клубочек, пытаясь сохранить тепло. Торопливо растерев лапы, я послал небольшой огненный шар в костер, чтобы вновь зажечь его. Пламя начало весело пожирать оставшиеся дрова, и во все стороны вновь разлилось приятное тепло. Постепенно спящие и дрожащие спутники перестали дергаться и продолжили спать более расслаблено.

Я осторожно выглянул из-под кроны витиваетой ели. Наступал рассвет. Я до того момента ни разу не встречал восход солнца в местной реальности. Ни разу за более чем месяц пребывания. А описать его стоило.

Как я говорил еще в начале своего повествования, солнце в этой вселенной не отличалось от нашего – такое же желтое, такое же теплое, такое же слепящее, если смотреть на него. Но восход заслуживал отдельного упоминания. Представьте себе небосвод, охваченный огнем. Даже нет, пожаром. Лесным пожаром, занимающим огромную площадь. Представили? Вот так вы получите примерное представление о восходе в мире Спокойной Воды. Конечно, лучше один раз увидеть, чем прочитать несколько раз написанное, но других слов для описания рассвета я не найду. Все небо было окрашено в самые невероятные цвета оранжевого, красного и желтого, которые можно было бы создать только при помощи графического редактора. Казалось, что какой-то великий художник веками смешивал цвета на палитре, чтобы добиться идеального сочетания красок.