– Чуяло моё сердце… Я вот другой случай расскажу. На Бобре было дело. Санитарный обоз к нам зашёл. Из тылов, как положено. И начальник, и охрана, и санитары – все в нашей форме. Чистые, вежливые. Покурить нам оставили. Забрали раненых, в том числе командира полка. А потом мы нашли их в овраге недалеко от дороги. Шомполами покололи. Шомполами от наших трёхлинеек. Если спящего человека – в ухо шомполом, он даже и не мыкнет. Спецы. А неподалёку зенитная батарея тоже вся вырезана. До последнего человека. Мы подошли, а там одна собачка бегает… Так-то.

– Патронов надо где-то раздобыть, – сказал Селиванов, кутаясь в промокшую шинель. – Без пулемёта мы не войско.

– Нам приказано в бой не вступать, – сказал Воронцов.

– Приказано – там. А мы – тут.

Дождь прекратился. Похолодало. От шинелей повалил пар. На горизонте стало развиднять, молодо заголубел краешек неба над жёлтыми, как лисьи хвосты, верхушками берёз. Ветер подул резче, как в первое утро, перед атакой, погнал рябь по воде, поволок рыжие кораблики опавших листьев. Курсанты спустились к реке и долго слушали, как ветер хозяйничает в округе, шумит в будыльях крапивы, в ольхах, обрывая сухие жёсткие листья и бросая их в воду. Других звуков не было слышно ни там, откуда они пришли, ни в деревне. Только изредка взбрёхивали собаки и тут же умолкали. Там, за деревней, Изверь впадала в другую реку. Там уже была Угра. Они дошли до Угры. Конец маршрута. Задание было выполнено. Воронцов вспомнил на карте эту деревню – Устья. Только вот где вторая группа разведчиков?

– Разведки тут нет, командир.

– Неужели разминулись?

– Ты же знаешь, где и при каких обстоятельствах мы разминулись, – сказал Смирнов.

– Прежде чем возвращаться, надо поговорить с местными жителями.

– Один раз уже поговорили…

– Теперь пойдёшь ты. Давай подумаем, как лучше подойти.

– Да никого тут нет. Видишь, тихо всё.

– Там тоже было тихо.

– Кто их знает, сидят сейчас в какой-нибудь тёплой хате и портянки на печи сушат.

– Горячую похлёбку едят. С баранинкой. Из печи, из чугунка…

Предплечье ныло. Боль то затихала, как дальняя стрельба на шоссе, то вновь начинала нарастать, отдаваясь во всём теле. Рука снова стала неметь. И Воронцов, сидя в мокрых кустах, насквозь продуваемых ветром с реки, старался найти для неё более удобное положение. Видимо, пора было сделать перевязку. Воронцов, прислушиваясь к дальней стрельбе на шоссе и боли в предплечье, прикидывал время пути назад: «Ещё с час просидим здесь, часа два будем идти к шоссе, час на привал. Ребята ослабели, надо будет зайти куда-нибудь поглубже в лес и разжечь костёр. В любом случае скоро будем в роте. Петров поменяет повязку. Может, отправит в тыл. В тыл…» Эта простая мысль гипнотизировала.

Они сидели в прибрежных кустах и наблюдали за дорогой и деревней одновременно.

– На шоссе затихли. Слышь, Сань? – прошептал Смирнов.

Воронцов оглянулся на него, подумал: «Может, и правда не надо никуда его посылать? Посидим, понаблюдаем и уйдём по-тихому». Глаза Смирнова спокойны, ничего в них нет, никакого смятения. Воронцов прислушался к боли и вдруг почувствовал, что она уходит, тает, будто уже где-то вдали. «Только бы дошёл Алёхин…»

Курсант Алёхин дошёл.

Он выбрался к Воронкам в тот момент, когда в бой, длившийся уже несколько часов, вступили только что прибывшие со стороны Мятлева «тридцатьчетвёрки» 17-й танковой бригады майора Клыпина. Немцы теснили левый фланг, шли на курсантские окопы густыми цепями. И танки, переправившись через брод и выскочив на другой берег Извери, атаковали именно здесь. Ни мин, ни ПТО впереди не было, и Т-34 беспрепятственно развивали начатую атаку. За ними нестойными группами, прячась за броню машин и едва поспевая за ними, побежали курсанты и остатки десантного батальона. Несколько «тридцатьчетвёрок» проскочили через мост и пошли прямо по шоссе. Вскоре продвинулись в глубину до километра. В одном из оврагов прихватили стрелявших с закрытых позиций миномётчиков. Шесть миномётов, установленных в ряд, как на смотру. Дальше открывалось поле и луг. За лугом – деревня Крюково. И тут от деревни ударили противотанковые пушки. Танки тут же ответили. Болванки немецких орудий проносились над башнями танков и головами курсантов. Одна ударилась в лобовую наклонную броню, с грохотом и скрежетом вспыхнула мгновенной вспышкой и отскочила в сторону. Танки начали пятиться.

Посылая танковый батальон на поддержку атаки передового отряда, майор Клыпин строго-настрого приказал комбату Позолотику экипажами не рисковать, машины сохранить все до единой. И когда со стороны Крюково ударили ПТО, Позолотин сразу понял: сейчас пристреляются и начнут ловить их борта и сбивать гусеницы.

Танки вернулись на исходные. А через несколько минут налетели «юнкерсы». Около десятка пикировщиков Ю-87 пронеслись над Варшавкой, развернулись над Воронками, уронили там, на тылы, несколько бомб, набрали высоту и начали пикировать на позиции передового отряда. Но Позолотин ещё до налёта приказал рассредоточить танки и замаскировать их.

Алёхин переждал бомбёжку в огородах. Когда «штуки» улетели, он выбрался к окопам, отыскал капитана Старчака и доложил, что немцы числом до роты с орудиями среднего калибра обошли их левый фланг километрах в трёх-пяти и углубились в направлении на Мятлево. Доложил и об обнаруженных мёртвых разведчиках из взвода лейтенанта Братова.

Старчак выслушал его спокойно, словно курсант принёс ему весть, которая всего лишь ещё раз подтверждала уже известное, сделал какие-то отметки на карте, вытащив её из целлулоида планшетки, и спросил: