– Кажется, нам предстоит долгий разговор, - вдруг заметил он.
– У меня есть вопросы. Сейчас отогреешься и заодно расскажешь мне всё…

– Конечно, - беря себя в руки, поддакнула я.

Пока Соболев передавал своему человеку просьбу найти Вебера и привести его сюда, я думала о том, что даже не знаю, как мне обрушить на Михаила всю ту страшную правду, с которой мне пришлось столкнуться. Покусав губы, я подошла к круглому столу и, усевшись за него, переплела замёрзшие пальцы. Соболев сел напротив меня.

Некоторое время, буквально пару секунд, мы смотрели друг на друга. Пронзительные сине-голубые глаза Михаила сверлили меня всё тем же молчаливым вопросом.

– Что ж… Не думаю, что стоит ходить вокруг да около… – Он вздохнул и чуть помолчал, словно бы оттягивал тот момент, когда должен был услышать то, что должен. Он уже знал, я по глазам видела. Но одно дело догадываться, другое слышать напрямую. Соболев посмотрел на меня, и мне потребовалось сделать над собой колоссальное усилие, чтобы по-прежнему остаться непоколебимо спокойной. – Где же твои родители, Маша? Где Лёша с Наташей?...

Я опустила взгляд. Мои пальцы дрожали, а внутри все раздиралось от боли. Мне хотелось кричать, без устали рассказывать всё то, что со мной случилось, с тех пор, как мы пришли в Адвегу и до сей минуты… но я не могла вымолвить даже слова. Я вдруг вспомнила бледное лицо умирающего Антона, его шепот, его взгляд…

«Ненавижу тебя, Маша. Ненавижу тебя…»

– Их убили.

Мой голос показался мне сломанным. Я прерывисто выдохнула, глядя куда-то на краешек массивного шкафа, стоящего в углу комнаты. Глаза защипало. Когда я посмотрела на Михаила, то увидела, что в его лице что-то изменилось. Он побледнел, со скорбью поджал губы.

– Кто это сделал?
– прошептал он, кладя руки на стол и хмурясь. В его голосе я уловила какое-то страшное, холодное отчуждение. И это было правильным. Он любил моих родителей. Михаил их очень сильно любил. Они ведь столько прошли вместе.… И вот теперь, такие новости.
– Как это случилось?…

– Вам лучше выслушать всё с самого начала…

Соболев кивнул, и я, помолчав немного и окончательно собравшись с силами, начала, наконец, рассказывать ему всё то, что хотела рассказать. Слова давались мне с трудом, частенько застревали в горле, мешались со слезами, утопали в воспоминаниях.… Я действительно рассказала всё – от начала до конца. Уж кто-кто, а Соболев должен был знать то, что произошло.

– Я… просто не могу в это поверить, - не скрывая злого разочарования, хрипло произнёс Михаил, когда я закончила.

Соболев опустил взгляд, с глубокой досадой глядя на жилистые кисти своих рук. Я с горечью проследила за ним взглядом, затем с ещё большей горечью посмотрела в сторону серого окна. Сегодня сумерки отливали сине-сиреневым.

Мы молчали. Долго.

– Прими мои соболезнования… - наконец прохрипел Соболев.
– Мне действительно жаль.

Я кивнула. Не смогла ничего ответить, просто слов не нашла. Благодарность казалась не к месту, да и всё остальное тоже. Мы снова замолчали.

Соболев думал о чём-то, мрачно хмурился, поджимал губы, смотрел в одну точку где-то в углу комнаты, позади меня. Мне представлялось, что там, у меня за спиной, стоит кто-то страшный, кто-то, кто мог просто взять и разорвать меня на части в одну секунду. И Михаил словно бы видел этого кого-то и ничего не мог поделать.

Наконец, Соболев поднял на меня взгляд. Мне казалось, что он ещё долго будет говорить мне что-то о родителях, о прошлом, об Адвеге… Но нет. Больше ничего. Он сразу перешел к делу.

– Завтра утром мы отбываем из Москвы. Поедем на запад. Под Звенигород… Там я хочу основать новое поселение, и теперь для этого уже всё готово… Я мечтал о том, что твой отец и твоя мать вместе с тобой будут жить там, и я скорблю об их потере. Скорблю о том, что наша с ними мечта останется для них лишь мечтой. Но у тебя, дорогая, ещё вся жизнь впереди… – Михаил тяжело вздохнул, и затем произнес то, что я мечтала услышать с тех самых пор, как пришла жить с родителями в Адвегу… То, что два дня назад уже так рьяно надеялась, что всё-таки не услышу. – Скажи мне, Маша, ты готова завтра поехать с нами?

***

Я закрыла глаза и глубоко вдохнула терпкий запах дыма, смешавшийся с запахом каких-то приправ. Так пах ветер, проникающий в комнаты ветхого, но такого красивого здания, построенного несколько столетий назад. Эти комнаты Михаил Георгиевич отдал нам с Вебером на оставшееся до отъезда время.

– Ну? Как прошла встреча с Соболевым?
– спросил Вебер, заходя в гостиную и закрывая за собой дверь.

Он вроде бы и дверью не хлопал, а я всё равно вздрогнула. И всё не в силах была повернуться к нему. Стояла, как истукан на месте, положив руки на подоконник и глядя на помигивающий на углу улицы фонарь.