Сёстры мои, в ваши руки упадёт стрела – отбросьте её, не вы её лучник. Сёстры мои, в ваши руки упадёт игла – воткните её в ткань, не вы её нить. Но не убирайте ладони, как делали это всегда – держите своё небо, дабы оно не упало на мир белой холстиной, которой закрывают лица мёртвым.

Стрела прилетит с Севера, ледяная и ясная, как раннее утро – не мешайте её полёту, но летите рядом, пока не упадёт она. Узнаете её по белому свету, что тяжелее земной тверди. Если встанете к лучнику лицом, увидите: острие стрелы метит ему в самое сердце.

Игла сделает первый стежок на рассвете, когда обретёт свою нить – не мешайте ей шить, но идите рядом, пока не кончится нить. Узнаете её по непроглядной тьме, что ослепляет глаза, но не сердце. Если встанете к Северу лицом, увидите: острие иглы указывает на Запад.

И знайте: вам придётся прервать свой полёт ненадолго, чтобы он не оборвался навсегда».

Дочитав, Стефания медленно закрыла свой блокнот на миниатюрный замочек тем же ключом, что отпирала кабинет – серебряным, с ушком в форме сердечка. Бонита вдумчиво грыз двадцать шестую, последнюю печеньку, и переваривал полученную информацию. Потом осведомился:

– А Тэй Танари не написала, чем должна закончиться вся эта эпоха? Ведь, насколько я понимаю, завершение второй эпохи, это у нас как бы сейчас, а та самая стрела, это... это...

Поль неожиданно замялся, зябко передёрнув плечами, и уставился в свою пустую чашку, не закончив фразы. Он уже сложил в уме пророчество Тэй Танари и гадание ведьмы в пурпурном платье, и теперь ему было страшно облечь свою догадку в слова. Ему было страшно произнести два этих слова, это имя, что так волшебно и сладостно звучало в его устах, когда благоухали ландыши и искрился от напряжения воздух – и которое теперь прозвучало бы приговором к казни Истиной. Ему было страшно внезапно оказаться частью древнего пророчества ведьмы Пряхи, и Полю до сих пор отчаянно хотелось верить в то, что суровая неизбежность фактов – всего лишь игра разгорячённого воображения. И ничего реального. Ничегошеньки.

Бонита вспомнил сиявшие серо-голубые глаза Элен, её шёпот: «Некоузье будет счастливо, и к этому счастью его приведём мы, дай только время...» – и с такой силой прикусил край пустой чашки, что по белому фарфору стекла алая струйка крови. Он не мог понять: хорошо то, что хотят они с Ливали, или нет? Туманные слова айошской ведьмы Танари не давали внятного ответа, как и не было ясно, чью сторону должны будут всё-таки принять ведьмы: Стрелы света, то есть Элен, или этой неведомой Иглы хаоса.

– Поль?.. – Стефания с силой вырвала у него чашку и приложила к прокушенной губе льняную салфетку. Бонита машинально прижал ткань ко рту, продолжая невидящими глазами смотреть прямо перед собой. Ведьма попыталась поймать его взгляд – и ахнула:

– Поль! Ты знаешь... ты знаешь, о ком пророчество Тэй Танари! Ты знаешь того человека, что является либо Стрелой, либо Иглой?! О небеса... Слада была права, когда сказала, что в наше время, в конце второй эпохи, больше нет случайностей и совпадений. Мне кажется, что и наша встреча – часть странных, глубинных взаимозависимостей, которые суть есть узы Некоузья.

– Да. Я теперь тоже так думаю, – глухо отозвался Бонита. – И да, я знаю человека, которого Тэй Танари назвала стрелой. Вернее, которую. Её зовут Элен Ливали... а я – я и есть её лучник. Потому что она смотрит мне в самое сердце...

И Поль, нервно комкая в руке испачканную салфетку и облизывая припухшую губу, избегая смотреть на Стефанию, рассказал ведьме о малосемейке на Исаака Дунаевского, о созданных в ней узах Элен Ливали. Об их любви, и о том, как черноволосая ведьма в пурпурном платье нагадала очаровательной комендантше долгий полёт без цели...

– А что ещё хуже, потому что делает всю эту легенду и наше в ней участие правдой, – мрачно подытожил Поль, – так это то, что Элен почему-то совершенно иррационально боится иголок. С раннего детства.

Помолчав немного со стиснутыми руками и опущенным взглядом, Бонита неожиданно вскинул голову и чуть ли не с яростью вцепился в запястье сидящей напротив Стефании:

– Вы читали записки Тэй Танари полностью! Там есть пророчество о том, чем закончится для всего Некоузья вторая эпоха? И что для Некоузья эта вечно летящая светлая стрела? Погибель или великое благо?

– Поль... послушай меня.

Стефания посмотрела на побелевшие от напряжения пальцы Бониты, так вцепившиеся в её тонкое запястье, что на смуглой нежной коже выступили синяки, не пытаясь освободиться. Поль сглотнул и отпустил, виновато отведя глаза. Ведьма покачала головой:

– Поль, никто из нас не знает, к чему приведёт закат второй эпохи, и будет ли третья эпоха в истории Некоузья вообще. Третий гобелен, который соткала Тэй Танари, белый. Абсолютно белый. И к нему прилагалась короткая запись, всего несколько предложений, что-то вроде «Выбор цветов и картин для этого полотна – лишь за вами, сёстры мои».