Девушки, которая страдала не меньше, ведь действительно сильно любила. Просто, она понятия не имеет, как правильно выражать свои чувства. Как признать то, что ты зависим от того, кто обращается с тобой, как с дерьмом собачьим?

Он всегда желал хаоса, безумия, боли и злости, ссор и криков, ненависти и грубости. Уничтожения того, что окружает его: любви, которой он не видел, заботы, которой не мог терпеть, ведь она, по его мнению, притворная. Улыбок, которых просто не должно быть рядом с ним. Счастья, которое его не касалось, и которого он не понимал. Причину смеха, причину этих горящих взглядов, полных восхищения. Простое уничтожение, разрушение изнутри. Каждый день, каждую секунду ломал себя, ломал других. Обрастал ненавистью и злобой ко всем вокруг, а в особенности к себе.

Себя он ненавидел сильнее. Ведь в последнее время ему все чаще хочется умереть.

Ибо он чувствует. Он, мать вашу, чувствует нечто иное. Не злость, не раздражение.

И это “что-то” приносит куда больше неприятных ощущений.

Она пытается сохранять спокойное выражение лица, хотя сердце давно скачет, как бешеное. Муж сидит за столом, пьет кофе, читает газету. Все будто так обыденно. Словно он не изменяет, словно он любит её. Но это лишь притворство, игра, ложь. Боль. Боль. Ещё раз боль. Чувств нет и не будет. Она ощущает разрушение, ломку. Семья рушится. И проблемы не только у неё, она уверена. Каждый за этим столом постепенно умирает. Медленно, мучительно и одиноко, сдерживая все в себе, не показывая своих глубоких ран. Скрываются. Ибо былое доверие угасло.

Она боится потерять мужа. Нет, он уже потерян.

Поэтому остались только дети. Но и те отдаляются. Все глубже. В себя.

Он в порядке. Он читает газету. Он живет в прежнем режиме, пьет тот самый кофе, что и всегда, игнорируя все те взгляды, которые стреляет в его сторону жена. Любви не существует. Чувства всегда угасают, эмоции не захватывают, улыбки не приносят восторг. Остаются лишь воспоминания, которые не греют душу. Он не может быть живым рядом с ней.

Если не любит, то не дышит.

А он давно не любит.

Она. Что ж, просто Она.

Она сидит, немного согнувшись. Она не поднимает глаза с тарелки, которая переполнена салатом, но кусок в горло не лезет. Не уверена, что ей вообще хочется кушать, несмотря на голодный день. Уже вечер, но опустошение не прошло. Душ не помог, вода не спасла, не избавила, не смыла мысли. Ничего. Абсолютно. Все болит. Голова кружится, а тошнота давит, подступая к горлу. Глаза горят, веки отекают, лицо опухает. Губы искусаны. На них видны кровавые подтеки.

Она выглядит совершенно не привлекательно. Никто не будет выглядеть привлекательно, когда внутри ощущает себя настолько паршиво.

Но ей приходится опускать глаза, избегая его взгляда. Да, Он смотрит на неё, даже несмотря на её вид. Она нервно кусает больные губы, смотря куда-то под стол, на свои колени, разглядывая кожу, затем деревянный пол. Все, что угодно, лишь бы не поднимать глаза, лишь бы не встречаться с его взглядом. Лишь бы просто не видеть его. Знает, что Он сжимает губы. Чувствует его напряжение и раздражение.

Боится смотреть на него. Его взгляд убьет её. Снова.

***

От лица Чарли.

Я подпрыгиваю, вздрагивая, когда Дилан отодвигает стул, поднимаясь. Ведь Зои села рядом с ним. Не поднимаю голову, чтобы избежать зрительного контакта. С ним, с сестрой, с матерью, с отцом.

Дилан обходит стол, и молюсь, нет, просто кричу про себя, чтобы он прошел мимо, чтобы не делал того, чего я боюсь.

Но парень садится на свободный стул рядом со мной. Пьет что-то из кружки, игнорируя вздохи Зои и взгляды матери, которая ведет себя очень странно.

Атмосфера на кухне. Она угнетает.

Мне хочется убежать от этих людей. Как можно дальше.

Мое сознание мутнеет от резкого запаха никотина. Дилан явно недавно курил.

Ненавижу эту отвратительную вонь.

Хочу ненавидеть.

Вот уже полчаса мы все сидим здесь молча, якобы ужиная, но никто толком не притронулся к еде. Все пьют, изображая на лицах безэмоциональность. Может, так даже лучше. Мне не хочется шума. Не хочется разговоров, притворных и натянутых улыбок, фальшивого смеха.

– Нина, собирайся, нам нужно на работу, - отец бросает это, не отрываясь от газеты. Мать лишь закусывает губу, отвечая легким кивком.

На работу? Опять ночная смена? Женщина явно не высыпается.

Я беспокоюсь о ней.

Взгляд замирает на листе зеленого салата в тарелке, когда кончик холодного пальца касается бедра. Одно действие, и я готова рвать волосы на голове. Готова вскочить со стула и убежать. Готова кричать, глуша бурю эмоций внутри.

Но вместо этого сижу смирно и ровно, будто ничего не происходит. Лишь губы начинают еле заметно дрожать, поэтому сжимаю их, пытаясь проглотить комок в горле.