***

Все удивились задумке Криса — провести состязание ночью. Скотт ненавидел, когда его будят посреди ночи ради глупого соревнования. К тому же его команда выиграла, что идет вразрез с его планами. Впрочем, сегодня никто не отправился домой: всего-то смена Бриком команды. Прекрасно, просто чудесно.

Соревнование не было сложным. Скотт мастерски справлялся с загадками, если бы только чертова акула перестала за ним гоняться. Фанг казался одержимым идеей съесть парня, пусть последний не представлял, что служит причиной. Еще раздражало, что Доун стала первой жертвой пропажи. Конечно, хорошо, что за это его команду оштрафовали, но ему не хотелось, чтобы девушка поранилась. В тайне Скотт пытался понять, где прячут Доун. Как будто он собирался об этом рассказать остальным.

Скотт, выйдя из душа, шел по направлению к собственному домику, но остановился, услышав всхлипы из девичьей хижины. Его глаза округлились, он знал, что Доун единственная владелица «женской стороны». Почему она плачет? И когда его начало это заботить? Нахмурившись, Скотт намеревался продолжить свой путь, но Доун словно тонула в собственных слезах, что не скрылось от слуха парня. Раздраженный фактом, что будет слушать её плач всю ночь, он вошел в комнату девушки, удивив её.

— С-скотт? Что ты здесь делаешь? — спросила Доун, пока он отмечал мокрые дорожки на её щеках. Он знал, что она пыталась сдерживать слёзы. Он приблизился к девушке, нависнув над ней.

— Я услышал, как ты рыдаешь. И мне не хочется слушать твои всхлипы весь остаток ночи, — после сказанного стало совестно, ведь её лицо отобразилось в чувстве вины. К большему возмущению, она навесила улыбку.

— Прости, Скотт. Я умолкну. Иди спать.

— Нет.

— Почему? — Доун удивленно посмотрела на парня, склонив набок голову. — Скотт, ты за меня переживаешь?

Скотт ощутил, что лицо превратилось в красную смесь: хорошо, что в темноте она этого не увидит.

— Нет! Всего лишь хочу узнать причину слёз.

— Так, всё-таки, переживаешь.

— Я этого не говорил!

— Твоя аура сказала. Она немного розовая.

Скотт фыркнул, как по привычке, когда слышит её бредни по поводу ауры, пусть и сейчас ему было всё равно. Он услышал вздох со стороны Доун.

— Я в порядке, Скотт, правда. Не надо обо мне беспокоиться.

Он сел рядом, пряча глаза в разглядывании верхней койки.

— Лжешь. Почему продолжаешь врать? Не любишь честность?

Быстрый взгляд Доун на парня, прежде чем уставиться на собственные ладошки, собранные на коленях.

— Не знаю. Наверное, не хочу, чтобы за меня переживали. Я плакала, потому что мне приснился кошмар.

— Кошмар? Правда?

Он практически подался на провокацию её смеха — улыбка почти расплылась на губах. Скотт отметил, что у неё милый смех. Как колокольчики, которые мама, перед смертью, любила развешивать на крыльце — после Дедуля их убрал. Скотт для себя решил, что Доун больше идет улыбка и смех. Когда приступ веселья сошел на нет, она вновь уставилась на колени, скрывая порозовевшее лицо.

Скотт откинулся спиной на стенку, повернув лицо в её сторону.

— О чем был сон? — с интересом спросил парень. Выражение лица сменилось угрюмостью, которая взяла с собой в плен и взгляд.

— Сон… о родителях.

— Твоих родителях?

Она кивнула, придвигая колени к себе.

— Мои родители… не приняли «обновленную» версию меня. Они притворились, что меня не существует, по крайней мере, попытались. Они бы воспользовались любой возможностью превратить меня в НОРМАЛЬНУЮ дочь, — с горечью Доун окончила признание. Скотт был поражен: сложно представить, что Дедуля перестанет его любить.

— Иронично, да? Когда для некогда счастливой семьи ты превращаешься в худшее существо на планете. Неправильно, когда члены семьи любят друг друга? Иногда, я думаю, что неправильно, но те, кто всё время притворяются счастливыми, ошибаются.

Скотт ждал, когда Доун выговорится, а после прочистил горло.

— Семьи, которые ведут себя так, словно нет никаких проблем, — подделки. Всегда что-то пойдет не по плану, и надо научиться скрывать промахи.

Доун согласно кивнула.

— Но как долго нужно ждать, чтобы уже было не под силу скрывать… — пробормотала девушка.

— Что?

— Как долго нужно ждать, чтобы уже было не под силу скрывать, — вздохнула Доун, повторив реплику. — После аварии я начала понимать, видеть и слышать вещи, которые нормальные люди не должны. Мои родители ненавидели этот факт, они не смогли принять, что их милая маленькая девочка превратилась в…урода.

— Они называют тебя «урод»?

— Иногда, — кивнула Доун, — но я научилась принимать себя такой, какая я есть. Забавно, но они тоже пытались. Пусть они и не выносят меня, пусть считают меня бременем, они пытались, пересиливали себя, до тех пор, пока не сломились — мы не смогли вернуться к «прежней семье».