Доун замолкла, пытаясь придумать действенный метод, который бы переубедил её: она не смогла поставить условие.

— Я… Я не знаю.

— Видишь? Ты даже не знаешь, чего хочешь. Может, ты еще не поняла, но ты нуждаешься во мне.

Слова прибили Доун к месту, что свидетельствовало о её шокированном состоянии.

— Не понимаю, о чем ты. Все десять лет я справлялась без тебя. Что же могло измениться сейчас?

— То, что твои нестабильные эмоции, как каша. Ты думаешь, что ты в порядке, убеждая себя в этом. Я знаю, что ты и я… Я…

— Ты что, Скотт?

По обратную сторону раздалось громкое фырканье и несвязный бубнеж, прерываемый обрывистым дыханием.

— Забудь. Забудь, что я пытался что-то сказать.

— Что ты собирался ска… О нет. Нет, пожалуйста, Скотт, только не говори мне, что ты собирался сказать то, о чем я подумала?

— Я сказал, чтобы ты забыла об этом, — проворчал в ответ парень, и сейчас его аура превратилась в ярко-красную. Это нехороший знак, и Доун чувствовала, как учащается её сердцебиение.

— Ты собирался сказать: «Я люблю тебя», да? — мягко спросила девушка. Она не получила ответа, но она знала, что может услышать лишь «да». Доун покачала головой в разные стороны. — Это глупо, Скотт, абсолютно бессмысленно.

— В каком месте это бессмысленно?

— Это противоестественно. Мы с тобой слишком разные. К тому же, ты проголосовал против меня за моей спиной. Как я могу тебе доверять? — Скотт не дал ответа, и Доун осела на пол, подминая под себя ноги.

— Когда ты начала читать романтические истории? — наконец донесся голос парня. — Думаю, ты просто боишься полюбить.

— Это неправда! Я люблю Мать-природу и всех её созданий.

— Мать-природа — не человек. Похоже, что ты не любишь никого, кто не был бы частью природы.

Доун на минуту затихла, собирая мысли в кучу для связного ответа.

— Животные намного добрее, чем люди. Они не обидят, — Скотту не нашлось, что сказать. Он понимал, что она подразумевает своих родителей, но ему было плевать.

— Ты можешь меня ненавидеть, Лунное сияние, но я не сдамся.

Доун чувствовала, как силы её покидают. О чем он вообще. Не сдастся? Он не собирался её отпускать! Это обернется настоящей катастрофой. Хуже, чем она может представить.

— Скотт, что случилось со Скоттом, которого я знала?

— Он вырос, как и ты. Тебе пора прекратить жить в выдуманном мире.

— Мир на земле — не выдумка!

— Ошибаешься! Ты что, не понимаешь? Мир — лишь иллюзия.

Доун подвелась на ноги и буквально рывком потянула на себя дверь, только чтобы встретиться глазами с парнем. Он выглядел удивленным от действия девушки, но не проронил ни слова. Доун поравнялась со Скоттом, буравя его гневным взглядом.

— Перестань быть таким прагматичным! Если будешь продолжать в том же духе, никогда не станешь счастливым.

Скотт заворчал и запустил пальцы в шевелюру.

— Перестань быть такой бескорыстной. Ты ничего не потеряешь, если начнешь думать и о себе. Ты никогда не станешь счастливой, и я знаю, что сейчас ты несчастлива.

— Лучше быть бескорыстной, чем прагматичным дураком, который бьет со спины.

— Лучше быть дураком, чем хиппи, которая врет сама себе и всем остальным.

Доун прикусила губу и вернулась в комнату, захлопывая дверь и затворяя её на ключ. Проклятия Скотта ударялись о деревянную преграду, но она не обращала внимания. Девушка зарылась лицом в подушку, чтобы хоть как-то забыть о грузе, сдавливающий грудь. Он прав: она врала. Почему она врала? Ей всего лишь хотелось сделать людей счастливыми. Её собственное счастье не имеет значения. Радость окружающих — её радость, с привкусом одиночества.

— Доун? Доун, ты в порядке? — за дверью раздался голос Гвен. Открыв её, девушка впустила подругу и вернулась в объятия подушки. В готке проснулась природная забота, которая окунула её с головой в море беспокойства за Доун. — Что произошло? Такое чувство, что ты расплачешься в любую секунду.

— Я… В порядке… — покачала головой девушка. — В порядке… Правда.

Остаток фразы потонул в слезах, стекающим по щекам не останавливаемым потоком. Гвен, на поводу у инстинктов, прижала подругу к себе. Доун никогда не срывалась, впервые она дала волю эмоциям: и она была рада, что смогла продержаться столь долгое время.

— Доун, что он сказал?

— Он… Мы поссорились. Он назвал меня хиппи, которая всем врет.

— Урод. Где он?

— Не надо, — всхлипнула Доун, — это того не стоит, ведь он прав. Я — врунья.

— Доун, не принимай его слова всерьез. Это он — ужасный человек.

— Но это не так! Я видела его хорошую сторону, и она всё еще существует. Мне просто хочется, чтобы он показывал её. Почему он ведет себя подобным образом? Почему?

— Не знаю, Доун. Правда — не знаю.

Доун опустила голову на колени подруги, ища защиты.