Когда машина выехала за пределы аэропорта, Степа, до этого смотревший в окно, повернулся к Сергею и спросил:

– Можно пока снять наручники? Руки сильно затекли.

Анциферов улыбнулся. Ему часто приходилось слышать такие или похожие просьбы от задержанных.

– Вообще-то не положено, но, учитывая ваш статус и то, что сбежать отсюда под дулом автомата вы вряд ли попробуете, сделаем вам исключение, господин Хлопонин", - наигранно миролюбиво произнес Анциферов и посмотрел на лейтенанта милиции, сидевшего с автоматом напротив них.

– Лейтенант, дай ключ от наручников, - приказал Сергей.

– Не положено, Сергей Николаевич, - ответил молоденький лейтенант с глуповатой ухмылкой.

– Ты это кому сказал, лейтенант?
– спросил Анциферов недовольным тоном.

Лейтенант только испуганно пролепетал: "Извините, товарищ подполковник", - и протянул Сергею ключ. Анциферов легким движением руки повернул ключ в наручниках, и они, раскрывшись, упали рядом со Степой на сиденье.

Хлопонин потер побелевшие от непривычки руки и только пробормотал:

– Спасибо, господин следователь.

Анциферов очень удивился.

– Откуда вы знаете, что именно я ваш следователь?

Cтепа слегка улыбнулся.

– Я не знаю, просто так подумал, что раз вы меня арестовали и теперь сопровождаете, то вы следователь.

Анциферов промолчал, чтобы посмотреть, как Хлопонин поведет себя дальше. А дальше они ехали молча по полупустой дороге. В это холодное дождливое октябрьское утро воскресного дня никто не хотел вылезать на улицу без необходимости. Водитель гнал, как заправский гонщик Формулы-1, и они доехали от аэропорта до здания прокуратуры менее чем за 25 минут, то есть почти в два раза быстрее, чем обычно уходило на этот маршрут по уральскому бездорожью.

Машина остановилась перед центром временного содержания подследственных. В этом месте арестованные оставались до начала предварительного следствия, а в очень редких случаях и вплоть до вынесения приговора. Здание представляло собой нечто среднее между приемником-распределителем и тюрьмой. Каждый подследственный содержался в одиночной камере, не совсем походящей на стандартную камеру среднестатистического уголовника, за исключением того, что стекла были все-таки бронированные и на окнах имелись решетки.

Хлопонину отвели камеру-"люкс" по местным меркам. В камере был цветной телевизор "Рубин", двухкамерный холодильник "Минск" и даже свой умывальник. Вот только туалета в камере не было. Однако это было сделано из соображений безопасности. В последнее время участились случаи самоубийств подследственных в туалетах, а поскольку наблюдать за каждым времени и возможности не было, то в туалет водили строго под конвоем.

Анциферов милостиво разрешил Хлопонину оставить при себе все личные вещи, за исключением мобильного телефона и наличных денег.

Даже ноутбук олигарха, который, по всем правилам, тоже должен был быть изъят и приобщен как вещественное доказательство к материалам дела, был после короткого осмотра возвращен владельцу со словами: "Ну что ж, держите пока у себя".

Впрочем, это не осталось безнаказанным для Анциферова. В материалах уголовного дела, позже заведенного на самого Анциферова, этот факт значился в числе доказательств "преступной халатности" сотрудника прокуратуры по борьбе с экономическими преступлениями, не совместимой со статусом работника органов внутренних дел.

Через три часа после "переезда" олигарха на новое место жительства его привели на первый допрос в статусе "подозреваемого".

Анциферов сидел в своем кабинете, когда Хлопонина привели к нему в наручниках. Молоденький сержант Завирюха снял со Степы наручники и спросил у Анциферова: " Разрешите идти, Сергей Николаевич?"

– Конечно, иди, Костя, я дам тебе знать, когда нужно будет забрать това... господина Хлопонина, - запнувшись, ответил Анциферов.

Анциферов не слишком верил в "виновность" олигарха, но где-то в глубине души надеялся, что, быть может, Хлопонин все-таки виновен, возможно, не в том, в чем его подозревают, но в чем-то другом, и он в этом непременно сознается или хотя бы выдаст себя каким-либо образом, и тогда рано или поздно, потянув за кончик ниточки, можно будет раскрутить весь клубок преступной комбинации или вероломного плана.

Надежда на то, что Хлопонин виновен, теплилась у Анциферова и была связана не с тем, что он был мстителен и кровожаден и хотел любой ценой посадить в тюрьму невинного человека. Все было ровным счетом наоборот: Сергей больше всего на свете боялся посадить в тюрьму невиновного человека. Он не разделял принципа "ради десяти виновных можно пожертвовать одним невиновным", и поэтому ему становилось все трудней работать в современном уголовном розыске, где ради плана и статистики посадить невиновного человека стало довольно-таки обычным явлением. Несмотря на безапелляционность и даже циничность последнего утверждения, почти никто этому уже не удивлялся, но на официальных брифингах и в пресс-релизах по раскрываемости эту информацию старались не предавать огласке как ненужную и даже чересчур вредную для широкой общественности.