— Надеюсь, мне не нужно тратить лишних слов и сообщать вам, милейший де Жюссак, что я вас вызываю на дуэль?

— Осмелюсь напомнить вам, милейший д'Артаньян, что дуэли запрещены королевским эдиктом.

— Ах, вот, значит, под каким предлогом вы собираетесь увильнуть от поединка со мной?

— Не пытайтесь оскорбить меня, я все равно не прикажу вас развязать и не дам вам в руки шпагу.

— На такую удачу я не надеюсь. Но в первую же ночь после моего освобождения я рассчитываю скрестить с вами шпаги, несмотря на королевский эдикт.

— Увы, мой лейтенант, вас обвиняют в государственной измене, так что мне придется ждать всю жизнь! — и Жюссак весело расхохотался, крайне довольный своим остроумием.

Мушкетер откинулся в угол кареты и приготовился к долгому путешествию, но тут неожиданно экипаж остановился, донеслись неразборчивые команды, дверь кареты распахнулась, и д'Артаньян увидел, что они стоят в центре заднего двора дворца кардинала, Пале Кардиналь.

— Прошу! — с издевкой произнес Жюссак.

Мушкетер не стал заставлять конвоиров повторять дважды приглашение и довольно ловко, несмотря на связанные руки, выбрался из кареты.

Два гвардейца отконвоировали его во дворец, длинными, запутанными переходами провели в парадную часть здания, ввели в небольшую, скромно обставленную комнату. Один гвардеец обнажил шпагу, второй развязал мушкетеру руки и ноги, и оба они, не сказав ни слова, покинули его.

В двери громко щелкнул ключ.

Мушкетер огляделся.

Кушетка, обитая веселеньким атласом, два стула, обтянутые таким же материалом, крохотный стол — вот все, что было в комнате. Высокое окно снаружи было забрано изысканной, но от этого не менее надежной решеткой.

Сбросив шляпу, д'Артаньян растянулся на кушетке, нимало не заботясь, что его острые шпоры рвут тонкую ткань обивки.

Предстояло обдумать слова Жюссака о государственной измене. Интересно, он проговорился или сказал намеренно? Во всяком случае, это кое— что объясняет, хотя бы то, как его захватывали: безжалостно и оскорбительно.

Как мог узнать кардинал, что именно он, д'Артаньян участвовал в побеге королевы-матери? Ведь только этот поступок мог считаться государственной изменой. Никаких иных грехов мушкетер за собой не числил…

Полежав некоторое время на вполне удобной софе, разминая затекшие руки, д'Артаньян вдруг вспомнил — освобождение де Фаржи! Если кардинал докопался до этой авантюры, понятно, почему его арестовывал Жюссак, а не Рошфор. Скорее всего, графа тоже схватили, и он сидит где-то рядом.

Вероятнее всего, его захочет допросить сам кардинал. Тогда у него есть время — сейчас еще только полдень, а кардинал, как всем известно, предпочитает работать по ночам.

Лейтенант потянулся, взял со столика шляпу, прикрыл ею глаза и почти сразу же задремал…

Проснулся он за минуту до того, как в двери загремел ключ. В комнате царил полумрак, из чего лейтенант сделал вывод, что проспал до раннего вечера.

Вошел де Жюссак, на этот раз облаченный в форменное платье гвардейца кардинала, и с ним два молодых, незнакомых мушкетеру солдата.

Издевательски улыбаясь, д'Артаньян протянул вошедшим обе руки.

— Нет необходимости связывать вас, д'Артаньян, — насмешливо бросил де Жюссак.

— Вы перестали меня бояться?

— Нет, все гораздо прозаичнее. Эти солдаты — не дворяне. Они пристукнут вас, не задумываясь, если вы сделаете хоть одно неверное движение.

— Благодарю вас, милейший Жюссак. Всегда приятно иметь развязанные руки.

Они вышли в просторный коридор, где к ним присоединился мрачный солдат с обнаженной шпагой в руке.

Д'Артаньяну до этого всего дважды довелось побывать в Пале Кардиналь, сопровождая короля, и у него не было достаточно времени любоваться убранством дворца. Сейчас же он шел, не торопясь, и откровенно разглядывал висевшие на стенах картины. Несомненно, все они принадлежали кисти видных итальянских или фламандских мастеров — это было ясно даже лейтенанту, хотя он и познакомился с живописью только во время Итальянских походов, когда его просвещали Арамис и Атос. Во всяком случае, эти картины разительно отличались от тех, что висели в коридорах и анфиладах Лувра — темных, закопченных, но зато в сверкающих золотом рамах.

— Смотрите, смотрите, д'Арьтаньян, больше вам не придется любоваться картинами, — желчно заметил де Жюссак. Его вывело из себя спокойствие мушкетера.

— А вы не думаете, милейший де Жюссак, что я просто запоминаю путь на тот случай, если мне придется в спешке покидать дворец кардинала?

Де Жюссак надулся и умолк, придумывая поязвительнее отвеет, но так ничего и не успел придумать, потом что они подошли к высокой массивной дубовой двери. Невидимый слуга растворил ее, и д'Артаньяна ввели в просторное помещение, где стояли солдаты. Д'Артаньян только теперь сообразил, что это были немецкие наемники, которым кардинал доверял, пожалуй, больше, чем собственным гвардейцам. В правом углу помещения за конторкой восседал монах с унылой физиономией человека, у которого вечно болят зубы. Д'Артаньян узнал в нем доверенного слугу кардинала.