— И что ты сделал, когда оцепенение прошло?

— Спрятался.

— Здесь?

— Сюда я пришел потом… Я решил подумать…

— И что ты надумал?

— Надо посоветоваться с Планше…

— Если бы я знала, где сейчас Планше, я бы не пришла к тебе.

— А ты его искала?

— Да. В кордегардию меня не пустили, а в доме де Тревилля никого нет.

— Де Тревилль болен. Он у себя в шале, — Мушкетон тяжело вздохнул. — Тогда идем советоваться с Гримо. Он у нас после Планше самый умный.

Как ни взволнована была Мадлен пропажей д'Артаньяна, простодушное признание Мушкетона заставило ее рассмеяться.

— Ты чего?

— Больно смешно ты сказал: “Он у нас самый умный после Планше”. Сколько вас-то? Всего четверо?

— Четверо. И ничего смешного. Идем к Гримо.

Они застали Гримо в тяжком раздумье — нужно ли брать лошадь в конюшне мушкетерской роты и скакать к де Тревиллю за город, или вначале следует выяснить, что сталось с Арамисом и Портосом. Появление Мушктеона и Мадлен избавило его от сомнений: необходимо выяснить, где Арамис.

Базен молился.

Он не видел, как схватили его господина, а так как привык к тому, что Арамис часто надолго исчезал, не предупредив слугу, то не испытывал никаких беспокойств.

— Не вижу причин для волнения, — сказал он, выслушав рассказ Мушкетона и Гримо.

— Мы уверены, что наших хозяев схватили люди кардинала, — принялся убеждать его Гримо.

— Почему ты всегда и во всем винишь его высокопреосвященство, Гримо?

— Потому что у нас нет иного врага во Франции!

— Кардинал истинный слуга церкви!

— Что не мешает ему враждовать с нами!

— Сейчас не время спорить, — не выдержала и вмешалась Мадлен. — Нужно решить, кто поскачет к де Тревиллю.

— Я узнал одного из нападавших, хотя он и надвинул шляпу на самые глаза, — заявил вдруг тугодум Мушкетон. – Де Жюссак.

— Самый верный пес кардинала. Кто его не знает, — сказал Гримо.

— Так кто поскачет к капитану де Тревилю? — напомнила практичная дочь трактирщика.

— Капитан болен, удобно ли беспокоить его? — вдруг засомневался Мушкетон. — И потом мы не знаем точно, где наши хозяева — в Пале Кардиналь или уже в Бастилии?

— Почему обязательно в Бастилии? Их могли бросить и в Шатле, — сказал Гримо, ставший непривычно многословным, видимо, от беспокойства за Атоса.

— Я знаком с Роже, слугой господина Дюпона, камердинера короля. Может быть, попытаться действовать через него?

— Почему через Дюпона?

— Я, со слов моего господина, знаю, что Дюпон пользуется влиянием на короля.

— В единственном деле — какой чулок на какую ногу надевать, — хмыкнул Мушкетон, и Мадлен, хотя и старалась не привлекать к себе внимания важных слуг из опасения, что ее отправят домой, прыснула от смеха.

— Тебе лишь бы не скакать в Сен Клу. Почему ты решил, что Дюпон согласится докладывать королю о каких-то мушкетерах?

— Я не решил, я только предположил, — стал оправдываться Мушкетон. — Я вот что подумал… — заговорил хранивший до сих пор угрюмое молчание Базен.

— Долго же ты думал, — перебил его Мушкетон.

— Помолчи, Мушкетон. Мы тебя слушаем со вниманием, Базен, — внушительно произнес Гримо.

— Правда, это не моя тайна. И я не знаю, как мсье Арамис посмотрит на это…

— Да говори же ты, не тяни! — вспылил Мушкетон, обиженный на Гримо за маленький выговор.

— Дело вот в чем… — решился Базен. — Мой господин и ее светлость — любовники, да простит меня Господь. Она три дня жила у нас. Я точно знаю, потому что принес им еды на три дня, и господин дал мне три ливра, чтоб я мог ночевать в гостинице.

— Ее светлость — кто на этот раз? У нашего Арамиса только светлости, — гоготнул развеселившийся Мушкетон, обычно опасающийся получить отеческую затрещину от Портоса за глупость.

— Де Шеврез? — спросил Гримо.

— Нет. Ее светлость де Шеврез у нас никогда не ночевала, даже когда была Мари Мишон. Мсье всегда сам ездил к ней.

— Тогда кто же была эта светлость?

Пока Базен мялся, все еще не решаясь открыть, как ему казалось, тайну своего господина, Гримо, умеющий не только молчать, но и внимательно слушать все, что говорят господа, воскликнул:

— Герцогиня ди Лима! Я прав, Базен?

— Да, — опустил глаза Базен.

— Что же ты раньше не сказал? Ты знаешь, святоша, сколько мы времени потеряли из-за тебя? — вскипел Мушкетон.