У принца от природы был красивый голос; да даже и не пой он так сладко, расположенная к нему принцесса все равно с удовольствием слушала бы его. Так или иначе, она часто просила его спеть песенки, и все они звучали столь нежно и трогательно, что Карпийон поневоле заслушивалась ими. Принц сочинил несколько строк и беспрестанно повторял их, а она прекрасно знала, что речь тут о ней. Вот они:

Хоть принцесса и делала вид, что эта песня нравится ей ничуть не больше других, она все же, к большому удовольствию принца, отдавала явное предпочтение именно ей. Это вдохнуло в него побольше смелости. Зная, что Карпийон каждый день пасет ягнят на берегу реки, под сенью ив и рябин, принц пришел туда и кинжалом вырезал на коре деревца [240] :

Принцесса застала его за вырезыванием последнего слова. Притворившись смущенным и помолчав немного, он сказал:

— Перед вами несчастный пастух, принужденный изливать свои страдания предметам бесчувственным, хотя должен был бы доверить их одной лишь вам.

Ничего не ответив, она опустила глаза, позволив ему говорить ей о своих чувствах сколько угодно; сама же в это время раздумывала, как принять признания юноши, и пристрастность склоняла ее к тому, чтобы с легкостью простить его.

«Он не ведает о моем происхождении, — размышляла она, — его дерзость объяснима, ибо он любит меня и считает, что мы с ним равны. Но даже и знай он, кто я, — разве и самые возвышенные из богов не стремятся привлекать людские сердца? Разве они сердятся на то, что их любят?»

— Пастух, — сказала принцесса юноше, когда тот смолк, — мне жаль вас, ибо я испытываю к вам лишь сочувствие; я ничуть не хочу любить, у меня и без того много печалей. Увы! Сколь несчастной была бы судьба моя, согласись я в довершение всех жизненных невзгод еще и взвалить на себя такое тяжкое бремя?!

— Ах, пастушка! — воскликнул принц. — Уж коль скоро вас терзают заботы и беды, ужели вам неизвестно лучшее средство облегчить их? Я разделю их с вами, моей единственной заботой будет угодить вам, можете оставить свое стадо на мое попечение.

— Если бы мучила меня лишь эта забота! — возразила Карпийон.

— Что же еще тревожит вас? — спросил принц с предупредительностью, столь прекрасной, юной, чистой, столь не похожей на пустое величие двора. — Ах, ну конечно! Вы любите другого, потому-то и столь безжалостны ко мне.

Сказав это, он побледнел и стал печален, мысль эта мучила его жестоко.

— Признаюсь, — ответила она, — что у вас есть соперник, отвратительный мне и ненавистный: вы никогда бы не повстречали меня, если бы не его настойчивые преследования, вынудившие меня бежать.

— Что ж, милая пастушка, — молвил он, — тогда вы убежите и от меня; ведь раз вы ненавидите его лишь за то, что он вас любит, тогда самый ненавистный из мужчин для вас — я.

— А если это вовсе не так, — сказала принцесса, — и я благосклоннее к вам, чем вы думаете; ибо я чувствую, что от него бежала куда охотней, чем от вас.

Пастух несказанно обрадовался этакой любезности. С того дня чего бы не сделал он, чтобы угодить принцессе!

Каждое утро отыскивал он самые красивые цветы, плел из них гирлянды для Карпийон, украшал свой посох разноцветными лентами, следил, чтобы девушка не слишком долго оставалась на солнце. Когда она выводила стада на берег реки или в лес, он, согнув густолиственные ветви дерев и сплетая их между собою, устраивал укромные беседки, а мурава служила им тогда креслами, созданными самой природою. На всех стволах красовались их вензеля, а на древесной коре он вырезал стихи, воспевавшие лишь одно — красоту Карпийон. Принцесса же следила за проявлениями любви пастуха то с удовольствием, а то и с беспокойством; еще не понимая, что уже любит его, она не решалась признаться в этом самой себе, боясь, что не сумеет сдержать нежных чувств. Но не указывает ли сей страх сам на свою истинную причину?

Столь явная приязнь молодого пастуха к юной пастушке не осталась незамеченной, получив всеобщее одобрение: да и кто мог осудить их в краю, где царит любовь? Говорили, что достаточно лишь взглянуть на них, чтоб понять, какое оба совершенство и как подходят друг другу, что они — дар богов их долине, и следует всячески потворствовать тому, чтобы они были вместе. Карпийон втайне радовалась, видя, как столь милый ей пастух всем приятен. Когда же она принималась думать о различии в их положении, ею овладевала печаль, и не хотелось раскрывать, кто она на самом деле, дабы дать больше свободы своему сердцу.