— Не бойтесь, мой милый пастух, что страх перед жестокими пытками способен толкнуть меня на измену. Мы хотя бы умрем вместе, коль уж не удалось нам вместе жить.

— Уж не думаете ли вы утешить меня такими речами, прекрасная принцесса? — спрашивал ее принц. — Ах! Мне было бы легче видеть вас с этим чудовищем, чем в руках палачей, которым вас угрожают отдать!

Тут Карпийон принималась упрекать его в слабости, беспрестанно обещая, что уж она-то явит ему пример бесстрашной смерти.

Горбун тем временем немного оправился от раны. Любовь его была уязвлена неизменным отказом принцессы, и он решил выместить на ней ярость, казнив вместе с напавшим на него пастухом. Выбрав день для сего мрачного события, он пригласил на казнь короля со всеми сенаторами и знатными вельможами. Самого же Горбуна принесли на носилках, дабы он в полной мере насладился жестоким зрелищем. Король, как уже было сказано, не знал, что в темнице томится принцесса Карпийон. Увидев же, как ее ведут на эшафот вместе с несчастной гувернанткой, тоже приговоренной Горбуном к смерти, и с юным пастухом, прекрасным как ясный день, он тотчас приказал привести их на балкон, где расположился со всем двором.

Не дожидаясь сетований принцессы, король поспешно перерезал ее путы. Взглянув же на пастуха, он почувствовал, как сердце его сжалось от нежности и жалости.

— Дерзкий юнец, — обратился король к нему, всячески стараясь придать своему голосу суровость, — как посмел ты напасть на великого принца и едва не убить его?

Пастух же при виде столь почтенного старика, облаченного в королевскую мантию, в свою очередь испытал глубокое уважение и доверие, доселе ему не ведомые.

— Великий государь, — сказал он королю с восхитительной твердостью, — причина моего безрассудства — опасность, в которой оказалась эта прекрасная принцесса. Я не ведал, что то был ваш сын, да и как мне было счесть его таковым, застав за деянием, столь жестоким и не достойным его положения?

Возвысив голос, он взмахнул рукой; тут рука обнажилась, и король увидел у него на плече родимое пятно в форме стрелы.

— О боги! — воскликнул он. — Да верить ли мне глазам своим? Неужели я вновь обрел сына, которого давно потерял?

— Да, великий король, — молвила фея Амазонка еще с небес, в которых парила верхом на великолепном скакуне. — Да, ты не ошибся: вот твой сын, которого сберегла я в орлином гнезде, куда его велел отнести жестокосердный брат. Пусть этот сын станет твоим утешением, ибо другого ты сейчас потеряешь.

И тут фея ударила злого Горбуна в самое сердце пылающим копьем. Она предпочла не подвергать его долгой смертной муке — и пламя мгновенно поглотило его, как будто в него ударила молния.

Вслед за этим она приблизилась к балкону и отдала свои доспехи принцу.

— Я обещала их тебе, — сказала она ему, — неуязвимый в них, ты станешь величайшим воителем на свете.

Тут раздались звуки множества труб и всех военных орудий, какие только можно представить, однако вскоре этот громовой шум сменила мелодия симфонии, нежно воспевавшей принца и принцессу. Фея Амазонка спешилась, встала перед королем и попросила его быстрее отдать распоряжения, необходимые для свадьбы влюбленных. Маленькой фее, мигом явившейся на ее зов, Амазонка приказала отправиться за королем-пастухом, королевой и их дочерьми, да не мешкать и вернуться поскорее. Та тотчас исчезла, и не прошло мгновенья, как она появилась вновь уже вместе с именитыми изгнанниками. Какое счастье после столь долгих невзгод! Дворец оглашали крики радости, подобной которой не испытывали еще ни один король и ни один принц.

Всем распоряжалась фея Амазонка, и одно ее слово делало больше, чем под силу совершить тысяче людей. Свадьба завершилась с пышностью, какой на свете не видывали. Король Верховник вернулся в свои владения. Карпийон вместе с дорогим супругом имели удовольствие проводить его. Старый же король помолодел от счастья, что новообретенный сын столь достоин его любви, — по крайней мере, старость его прошла в таком довольстве, что он прожил еще очень долго.

Характер юноши, мой друг, Легко направит тот, кто направлять умеет, Ведь сердце воска мягкого нежнее, Что ловких слушается рук. Податливою чтоб руководить душою, Тяжелого не надобно труда, Ведь все, что было в ней начертано тобою, Уж не сотрется никогда. По морю жизни можно смело Пускаться в путь, коль кормчий есть умелый, Чтобы дорогу указать. А принцу, чей портрет я написала, Судьба благая ниспослала Того, кто мог его достойно направлять. Он в добродетелях умел его наставить, Но и Амур умеет сердцем править; Напрасно требует постылый критик мой, Чтоб нежности герой сопротивлялся И только разуму лишь подчинялся: Любовь — прекрасный рулевой. Пер. О. Л. Берсеневой (проза), М. А. Гистер (стихи)

ил на свете король, который долго вел большую войну с соседями. После многочисленных сражений столицу его государства осадили; он боялся за королеву и, видя, что та на сносях, молил ее спрятаться в укрепленном замке, где сам был лишь один раз. Королева, желая разделить с мужем его судьбу, пустила в ход мольбы и слезы, убеждая короля оставить ее при себе; когда же он посадил ее в повозку и приказал отправляться, она принялась испускать горестные вопли. Меж тем король приказал стражникам ее сопровождать и пообещал тайком навещать ее; однако он попросту тешил ее напрасной надеждой, ибо сей замок, находившийся очень далеко, окружал непроходимый лес и, не зная хорошо всех дорог, туда невозможно было добраться.

Королева уехала с печальным сердцем, предоставив мужа всем тяготам войны; ее везли, часто останавливаясь на привал, из опасения, что столь долгое путешествие утомит ее и она захворает; так, в тревогах и скорбях, она наконец добралась до замка. Хорошенько отдохнув, королева захотела прогуляться по окрестностям и не нашла ничего, что могло бы ее развлечь; и справа, и слева, спереди и сзади видела она лишь обширные пустыри, доставлявшие ей больше скорби, чем радости. Грустно осматривая их, она, бывало, говорила так: