— Сын мой, вам ли не знать, что я воспитал вас в любви, как дар, посланный мне богами, дабы поддержать меня и скрасить мою старость. Однако вот вам и лучшее доказательство моего расположения: я выбрал вас в мужья моей дочери Карпийон. Вам приходилось слышать, как я оплакивал ее гибель. Небеса, вернувшие мне ее, желают, чтобы она принадлежала вам, того же от всего сердца хочу и я. Не станете же вы единственным, кто воспротивится этому?

— Ах, отец мой! — воскликнул принц, бросаясь к ногам короля. — Смею ли я надеяться, что слух не обманывает меня? Неужто и вправду мне выпало счастье быть вашим избранником, или вы лишь хотите узнать, какие чувства питаю я к прекрасной пастушке?

— Нет, мой возлюбленный сын, — ответил король, — не мечитесь больше меж надеждой и страхом: я решил, что свадьбе быть через несколько дней.

— Вы слишком добры ко мне, — возразил принц, обнимая колени Верхов-ника, — и если я не в силах сейчас подобающе выразить свою благодарность, то лишь от безмерной радости.

Король поднял его с колен и приласкал; и, хотя и не осмелившись еще открыть ему, какого тот высокого рода, обхождением своим намекнул, что благородство его происхождения превосходит то, до какого низвела его судьба теперь.

Меж тем Карпийон, полная тревоги, вышла в сад вслед за отцом и возлюбленным, и, спрятавшись под деревьями и наблюдая за ними, увидела принца у ног короля; решив, что он умоляет не обрекать его на жестокое изгнание, и не справившись со своими чувствами, она бросилась бежать в лес, словно лань, преследуемая охотниками со сворой собак. Не испугали ее ни свирепость диких зверей, ни острые терновые шипы, впивавшиеся в нее со всех сторон. Эхо разносило ее скорбные вопли; казалось, одной лишь погибели она ищет, — меж тем пастух, сгорая от нетерпения сообщить ей радостные вести, которые только что узнал, побежал за ней следом.

— Где вы, моя пастушка, моя милая Карпийон? — взывал он. — Если слышите меня, остановитесь! Мы будем счастливы!

Тут он заметил ее: в лощине принцессу окружили несколько охотников, силой пытавшиеся посадить ее на коня позади какого-то горбатого недоростка.

Увидев это и услышав зов возлюбленной, принц устремился вперед быстрее стрелы, пущенной с туго натянутой тетивы. Не имея иного оружия, кроме пращи, он с такой точностью и силой метнул камень в похитителя его пастушки, что тот от сокрушительного удара по голове вылетел из седла.

Карпийон, упавшую было без сил, подбежавший принц успел подхватить; но напрасно было сопротивляться — челядь принца Горбуна, — а похитить принцессу хотел именно он, — перерезала бы пастуху горло, если б Горбун знаком не остановил своих людей.

— Ну нет, — произнес он, — этот у меня все муки претерпит, прежде чем умрет.

Посему юного принца лишь связали грубыми веревками, как и принцессу, позволив влюбленным, однако, переговариваться друг с другом.

Слуги злодея Горбуна тем временем мастерили для него носилки; затем все отправились в путь, и никто из пастухов не знал о несчастье, случившемся с принцем и принцессой, так что некому было рассказать о нем Верховнику. Легко вообразить, как тот забеспокоился, когда с наступлением ночи они не вернулись. Королева тревожилась не меньше. Несколько последовавших за этим дней король с супругой и все местные пастухи разыскивали юных влюбленных, в бессилии оплакивая их. Надо сказать, что хотя принц Горбун так и не позабыл принцессу Карпийон, время все же немного приглушило его страсть. Если ему наскучивало чинить убийства и резать без разбора всех неугодных, он отправлялся на охоту и, бывало, на целую неделю. И вот однажды во время долгой охоты он неожиданно заметил на тропинке принцессу. Боль Карпийон была столь нестерпимой, что она и не подумала захватить с собой букетик левкоев; тут Горбун и узнал ее с первого взгляда.

— О, наихудшее из мыслимых несчастий! — шептал пастух своей пастушке. — Увы! Как близок был тот счастливый миг, когда наш союз мог быть скреплен навеки.

И он рассказал принцессе о разговоре с Верховником. Легко понять, как корила себя Карпийон.

— Я стану вашей погибелью, — говорила она, заливаясь слезами, — я словно сама веду вас на казнь, а ведь я отдала бы за вас жизнь. Я — причина вашего несчастья, из-за собственной неосторожности я оказалась в безжалостных руках своего жестокого гонителя!

Такие речи вели они, пока не приехали в столицу старого доброго короля, отца Горбуна. Ему доложили, что сына его принесли на носилках, ибо один юный пастух, защищая свою пастушку, нанес ему такой удар камнем из пращи, что жизнь его в опасности. Встревоженный этим известием, король тотчас приказал бросить пастуха в темницу; Горбун же, в свою очередь, отдал тайный приказ, чтобы туда же отвели и Карпийон, ибо давно решил, что если она не выйдет за него замуж, то окончит жизнь в муках. Посему и случилось так, что влюбленных разделяла теперь лишь грубо сколоченная дверь; слабым утешением было для них видеть друг друга сквозь щели в ней, когда солнце стояло в зените, в остальное же время переговариваться.

Каких только нежных и страстных слов не наговорили они друг другу! Все, что сердце может почувствовать, а ум — вообразить, они выражали в столь трогательных речах, что сами были все в слезах; да тут заплакал бы и любой, кто услышал бы их.

Люди злодея-принца, приходившие каждый день, угрожали принцессе неминуемой смертью, если не выйдет она за Горбуна по доброй воле; она же выслушивала их с непреклонностью и презрением, свидетельствовавшими о тщетности переговоров; а потом шептала принцу: