– Понятно...

– А ты? Тебя кто ищет?

– Меня? Никто. У меня нет никого.

– Совсем?

– Все равно что совсем...

Мои поженились рано, студентами еще. Мама еще гордилась, что никого не послушали, поженились по любви. Может, и по любви, только когда наметился я, папашка быстро втолковал женушке, что одной любовью сыт не будешь, и смылся. Сначала вроде как на заработки подался, приезжал потом, деньги несколько раз присылал. Потом с концами. Через три года письмо прислал: полюбил другую, ты свободна. Любить мой папашка умел - новая жена была хоть и старше муженька, и внешностью напоминала ухоженного хомяка, зато к ней прилагались налаженный бизнес, дома и счет в забугорном банке. Не сравнить с училкой из хрущевки.

По-настоящему я папашку увидел раз в жизни - когда через два года после маминой смерти умер дед, который меня приютил, его отец. Тогда они и приехали, папашка и его новая семья. Холеные, на шикарном 'опеле', вальяжные такие... Наследственные вопросы он решать приехал. Квартиру-то дедову продать можно было. Меня увидел - не узнал, само собой. А вот жена его живо узнала, мол, что это у мальчика лицо так похоже на морду дорогого супруга? Ах не знаешь? Врун! Бабник! Мерзавец! Такой скандал закатила. Папашка сразу такую бурную деятельность развил! Я и опомниться не успел, как выяснилось, что в квартире деда я не прописан и вообще опека его надо мной не действительна, оформлена с нарушениями какими-то, и место мое в детдоме, потому как отцовства своего папашка не признает. Мол, они потому и развелись, что жена ему изменяла, мало ли чей я там... Кому он сколько сунул, до сих пор не знаю, но кроме хрущевки в Мытищах у меня ничего и нет. Да и ту чуть не отобрали, когда из детдома вышел.

– И ты один живешь?

– Почти.
– про тетку, которая возжелала московской прописки и вселилась в мою хрущевку вместе с мужем и детьми, я сейчас объяснять не буду. Нефиг сознаваться в собственном идиотизме. Размяк тогда, поверил, что нужен кому-то...

– Не повезло тебе. Понятно теперь...

– Что понятно?

– Почему ты такой... ощетиненный. Даже на пенсионерках бизнес делаешь.

– А почему нет, собственно? Я никого не обворовываю, не граблю, по голове не луплю.

– Только обманываешь.

– И что? Каждый человек выживает, как может.

– Только то, что выживает, иногда уже и человеком не назовешь.

– Слушай, правильный ты наш! Объясни мне, почему я должен кого-то жалеть? Почему, а? Мать вечно гробилась в своей школе, даже на выходных таскалась посещать чьих-то родителей чьих-то детей. Вечно присматривала по-дружески за детьми подруг - кое-кто у нас по полгода жил! Хоть одна подруга хоть раз меня в детдоме навестила?! Когда моя бабка с отцовской стороны чуть не загнулась от перитонита, кто ей кровь сдавал, редкую, четвертой группы? Мама моя! А бабка потом, после маминой смерти, подсказала отцу, как меня в детдом сплавить...

На словах все так правильно выглядело! Все такие хорошие и правильные' Один я гад получаюсь, да?

– Я же говорю: тебе не повезло. Только знаешь... Эркки тоже, наверное, считает, что он во всем прав и ни в чем перед нами не виноват.

– Еще раз сравнишь меня с этой сволочью...

– И что?

А правда - что? Мне невольно стало смешно. Нашли о чем спорить два доходяги, которые не в состоянии голову повернуть.

– Ладно, проехали.

Он не ответил.

– Слав... Черт... больно как... Слав... ты чего молчишь?

– Макс...
– после паузы послышался очень удивленный голос.
– Макс... у меня, по-моему, чешуя на руках растет...

Глава 8.

Ничего не понимаю!

– Что?! Какая еще че...
– я осекся.

Хотя чего тут удивляться... Меня уже давно кроме боли мучило странное двоение в глазах и на редкость отвратное ощущение, что камеру качает, а я сам становлюсь то меньше, то больше... Бредово звучит, но это и правда казалось удивительно противным - что потолок то резко надвигается (так, что я могу различить дохлого паука на пятне плесени) то снова уносится куда-то в высоту. Больше-меньше-дальше-ближе... гадость. Бред, глюк...

А Славка-то послабей меня по здоровью.

Удивительно, что его только сейчас "накрыло".

– Глаза прикрой, - посоветовал я.
– Легче будет...

– При чем тут... Макс, я серьезно. У меня на руке чешуя.

Я попробовал повернуть голову. Зря попробовал. Камера качнулась особенно противно. К горлу подкатила тошнота. И застрявшая в груди боль стала растекаться по телу, скручивая судорогой мышцы...

Черт-черт-черт. Я хватанул губами воздух. Был бы я один - хоть поорать мог бы. Или если бы Славка расклеился. Но он, видно, за эти пару лет к боли привык. И орать при нем... Отвлечься надо. Отвлечься. О чем он там говорит? А, чешуя... на руке.