От Польши до низовьев Ангары - расстояние немалое, но воображение легко переносило Пахомыча в родное село.

–  Закончим войну, поедем, Климка, со мной!
– весело предложил Пахомыч.- Жалеть не будешь, как родного сына, приму. Народ у нас в Сибири душевный, не даст в обиду. При колхозе школа есть, учиться станешь.- Он посмотрел на парнишку.- Ну, по рукам, что ли?

–  Спасибо. Только после войны я к матери поеду. Одна она. По хозяйству помогать надо.

Под копытами коней шуршала сухая трава. Пахомыч негромко запел хрипловатым простуженным голосом. У шорника было хорошее настроение.

Но вот Пахомыч смолк, недовольно сдвинув брови, поднял голову, прикрыв ладонью глаза, и посмотрел на небо:

–  Никак вражина гудит, а?

Клим тоже услышал хорошо знакомый фронтовикам звук чужого самолета.

–  «Мессер»,- озабоченно сказал парнишка, увидев высоко в небе черный силуэт истребителя.

–  Он самый,- с беспокойством пробурчал Пахомыч.

Делать нечего - надо маскироваться.

–  Придется, Климка, переждать немного. Чего доброго, стервятник заметит, забавляться начнет. А нам не время с ним в бирюльки играть.

Пахомыч повернул коня к полуразрушенному сараю, сиротливо прижавшемуся к одинокому, общипанному пулями тополю. Клим поскакал следом за шорником, то и дело с тревогой посматривая на самолет.

Не успели конники доскакать до сарая, как сверху полоснула пушечная очередь. И мгновенно метрах в ста от них выросли фонтанчики сухой земли. Кони захрапели, шарахнулись в стороны.

–  Промазал, лиходей!.. Быстрее, парень!
– крикнул Пахомыч.

Истребитель с оглушительным воем пролетел низко над головами конников и свечой взмыл в небо.

Въехав в сарай, Пахомыч и Клим сошли с коней, ослабили подпруги, а сами присели на перевернутую вверх дном кормушку. Пахомыч достал табак, не спеша свернул цигарку, закурил. Клим прислушивался, не возвращается ли вражеский самолет. Но было тихо.

Неожиданно в дальнем углу сарая что-то скрипнуло. Конники насторожились, повернули головы и увидели женщину. Из-за подола ее длинной юбки выглядывали двое детишек. Пахомыч крякнул, быстро погасил пальцами цигарку, сунул ее в карман.

Женщина с нескрываемым испугом смотрела на них. Но, увидев на пилотках красные звездочки, заулыбалась, торопливо перекрестилась и тихо, нараспев проговорила:

–  О Езус Мария!..

Клим достал из переметной сумы сахар, галеты и протянул детям.

–  Берите, не бойтесь,- ласково сказал он. Детишки, взяв угощение и пролепетав «дзенькуе, пан!», быстренько юркнули за подол материнской юбки.

Женщина что-то сказала детям, те убежали за дощатую перегородку, тут же вернулись, неся в руках крынку молока, алюминиевые кружки.

–  Проше, Панове, проше!
– радушно угощала женщина.

–  Бардзо дзенькую…- галантно поклонившись, ответил Пахомыч.

Не успели они полакомиться молоком, как сверху снова ударили самолетные пушки. По двору промелькнула тень «мессершмитта».

–  Спокойно, спокойно, граждане,- крикнул Пахомыч, словно перед ним была целая толпа. Он подмигнул ребятишкам, но вдруг озабоченно завертел головой, шумно потянул носом воздух.

–  Вроде гарью пахнет… чуешь?
– обернулся к Климу. И тут они увидели, как из-за перегородки тянется дымок.

–  Матка боска!
– всплеснула руками женщина и бросилась в отгороженную половину сарая. Дети с плачем побежали за ней.

–  Климка, айда за мной!

Они вбежали в каморку с одним крохотным оконцем. Клим увидел под потолком бревно, расщепленное снарядом. По старым пожелтевшим газетам, которыми были оклеены стены, быстро растекались язычки огня. Они торопливо подбирались к углу, где висела икона, обрамленная расшитым полотенцем, поблекшими цветами из древесной стружки.

Хозяйка принесла ведро воды. Пахомыч с силой выплеснул на стену. Огонь зашипел, но не погас, переметнулся по бумаге вниз. Клим стянул с сундука домотканое покрывало и с силой ударил по пламени. Дым ел глаза, щекотал в носу, но парнишка отчаянно стегал по стене покрывалом.

Пожар потушили. Полька со слезами на глазах благодарила солдат, дрожащими руками наливала из крынки молоко в кружки.

–  Проше, панове, проше!..

–  Спасибочки, пани. Нам некогда.

Пахомыч развернул свою большую мозолистую ладонь и показал на ней растопыренными пальцами, как они будут скакать. Дети заулыбались, размазывая по щекам слезы.

А сверху снова обрушился огонь вражеского истребителя. Зазвенело разбитое оконное стекло, с полок попадали горшки и тарелки.

Женщина с криком упала на пол, прикрывая собою детей. Шорник схватился за левое плечо, побледнел и опустился на сундук.