–  Что, Пахомыч?!
– Клим с тревогой смотрел на старого солдата.

–  Зацепил, дьявол!..

Клим бросился к лошадям, достал индивидуальный пакет, перевязал Пахомычу плечо.

–  Выходит, Климка, это мы беду на них накликали,- мрачно проговорил Пахомыч.- Теперь этот стервятник не отстанет, пока не сожжет сарай. Нужно быстрее уезжать.

Пахомыч встал и, пошатываясь от пронзившей плечо боли, решительно направился к двери. Женщина кинулась к выходу, заслонила его собой.

–  Не, не, русский солдат!
– горячо заговорила она.- Недобро выходить.- Она подняла крышку погреба, показывая, что, мол, надо спрятаться туда.

–  Подпалит, глупая,- увещевал Пахомыч.- С чем останешься, где жить будешь? А мы на конях быстро к лесу доскачем.

В небе вновь надрывно загудел фашистский истребитель.

Решение к Климу пришло внезапно. Он подбежал к Бурану, быстро подтянул подпругу, отвязал поводья. Одна мысль владела им: отвести беду от польской крестьянки и ее детей, от Пахомыча.

–  Ты куда, Климка?
– крикнул шорник.

Но парнишка уже был в седле. Выехав из сарая, Клим разыскал в небе вражеский самолет и, пришпорив Бурана, во весь опор помчался в сторону леса.

–  Нажми, Буран!- шептал парнишка, пригнувшись к шее скакуна.

Оглянувшись, Клим увидел, что фашист на небольшой высоте развернул самолет и с резким снижением идет на него. Когда свист пикирующего «мессершмитта» послышался совсем близко, Клим резко откинулся назад, с силой рванул поводья на себя. Буран вздыбился, роняя на землю окровавленную пену. Разорванная снарядами земля оказалась далеко впереди всадника.

–  Ага, промазал!
– закричал Клим от охватившей его радости. Теперь скорее к лесу.- Вперед, Буран, вперед!
– горячо шептал парнишка, судорожно сжимая поводья.

Но где истребитель? Что-то не слышно. Клим быстрым взглядом обшарил небо. Самолета нигде не было.

Клим облегченно вздохнул, хотел было остановить коня, но тут же увидел «мессершмитт» впереди себя. Прижимая самолет к самой земле, фашист несся прямо на него. Еще несколько секунд, и все будет кончено. Внезапно Буран резко остановился на краю глубокого противотанкового рва. Клима мгновенно вырвало из седла, и он кубарем полетел вниз. «Мессершмитт» черной ревущей громадой пронесся над ними и исчез вдали.

Все стихло. Придя в себя, Клим открыл глаза, с трудом поднялся на ноги. Сильно болело ушибленное при падении плечо. На краю рва стоял его верный Буран. Клим выкарабкался наверх, прильнул к коню и прошептал:

–  Теперь все хорошо, родной ты мой…

И сердце юного горниста наполнилось радостью, такой же необъятной, как и сверкающая над ним чистая синева неба.

У Юрки Пантелеева умирала мать. Она лежала в землянке на низком топчане у небольшого, с потрескавшимся стеклом оконца, вытянув руки поверх старого, сшитого из разноцветных тряпиц одеяла. Около топчана на самодельном табурете кружка воды и кусочек хлеба. Юрка, примостившись у ног матери, в безотчетном страхе смотрел на родное лицо и тихо повторял:«Мамка, не умирай… мамка, не умирай…»

Мальчик не знал, что делать. Хотел бежать на большак, чтобы у первого встречного просить помощи, но от их сожженного немцами при отступлении хутора до большака было четыре километра. Юрка боялся оставить мать одну. Сквозь слезы неотрывно смотрел на уже восковое лицо матери, осторожно гладил ее холодеющие руки.

И тут до его слуха донесся далекий рокот мотора. Он быстро приближался.

Юрка опрометью ринулся из землянки наверх.

Снежное поле пустынно и безлюдно. Звук мотора доносился сверху. Двухкрылый самолет летел низко, едва не касаясь лыжами снежного покрова.

Юрка, утопая по колено в снегу, отчаянно размахивая руками, побежал навстречу самолету и что есть силы закричал:

–  Дяденьки летчики, помогите! Мама умирает!

Летчик Загорный и его техник Петр Гуров увидели мечущуюся по снегу фигурку паренька, его отчаянные взмахи руками. Самолет сделал крутой вираж над самой землей. Мотор стих. «Уточка», мягко коснувшись лыжами снежного наста и проскользив метров сто, остановилась.

Юрка бежал к самолету. Гуров выскочил из кабины и кинулся навстречу парнишке. Схватил его на руки - легкого, худенького - и, заглядывая в испуганные глаза, спросил:

–  Что случилось?

–  Юрка я, Пантелеев. Там мама умирает…- Он показал рукой в поле, где торчала одинокая печная труба.

Гуров и Загорный торопливо зашагали к сгоревшему хутору. Когда-то здесь стоял дом, но от него теперь ничего не осталось. Рядом с печной трубой вход в подвал. Туда и спустились летчики вместе с Юркой. Подошли к топчану. Гуров взял руку женщины у запястья, прислушался. Пульса не было.

–  Она умерла…- тихо проговорил он.

Гуров и Загорный сняли шлемы. Юрка рванулся к топчану, припал к неподвижному телу матери.