Я историю излагаю... Книга стихотворений
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:
Ими пренебрегали их личные кучера, и неохотно брили их личные брадобреи, и личные лакеи лениво носили ливреи. Но это не означало, что наступила пора. История застряла в болоте, как самосвал, и никому неохота было ее вытаскивать, и в зимней медвежьей спячке весь мир тогда пребывал, и никому неохота было его выталкивать. И было время лакеев и подтянуть и сменить, и кучеров одернуть, направить их на попятный и даже нить оборванную снова соединить. Куда же все повернется, было еще непонятно.

Высокое чувство

Зло, что преданно так и тщательно шло за каждым шагом добра и фиксировало старательно все описки его пера, — равнодушно к своим носителям, к честным труженикам, чья судьба, упревая под тесным кителем, зло носить на мозоли горба. Их, кто мучит и убивает, челядь верную глупая знать и оплачивает и забывает, не желает при встрече признать. У глядящих по службе в оба, у давно уставших глядеть назревает глухая злоба, кулаки начинают зудеть. Их тяжелые, словно дыни, кулаки-пудовики от обиды и от гордыни, от печали и от тоски, от высокого чувства чешутся. Между прочим — очень давно. И ребята угрюмо тешатся, разбивая о стол домино.

«Которые занимал посты…»

Которые занимал посты я те, где сидел, места дрожали под ним, словно мосты, когда идут поезда. Вставал, и кресла вставали с ним, и должности шли за ним. А как это в книгах мы объясним? Тот ровный, мерцающий нимб? Ведь было свечение над головой, какая-то светлость шла. Он умер давно, а будто живой влезает в наши дела. Влезает — и кулачком по столу! Сухим своим костяным! И нимб распространяет мглу — как это мы объясним?

Павел-продолжатель

История. А в ней был свой Христос. И свой жестокий продолжатель Павел, который все устроил и исправил, сломавши миллионы папирос, и высыпавши в трубочку табак, и надымивши столько, что доселе в сознании, в томах, в домах так до конца те кольца не осели. Он думал: что Христос? Пришел, ушел. Расхлебывать труднее, чем заваривать. Он знал необходимость пут и шор и действовать любил, не разговаривать. Недаром разгонял набор он вширь и увеличивал поля, печатая свои евангелия. Этот богатырь краюху доедал уже початую. Все было сказано уже давно и среди сказанного было много лишнего. Кроме того, по должности дано ему было добавить много личного. Завидуя инициаторам, он подо всеми инициативами подписывался, притворяясь автором с идеями счастливыми, ретивыми. Переселив двунадесять язык, претендовал на роль в языкознании. Доныне этот грозный окрик, зык в домах, в томах, особенно в сознании. Прошло ли то светило свой зенит? Еще дают побеги эти корни. Доныне вскакиваем, когда он звонит нам с того света по вертушке горней.

«Хорошо подготовленный случай…»

Хорошо подготовленный случай — в древней, стало быть, самой лучшей, в той традиции, что Нерон подготовил со всех сторон: с виду этот случай случаен, мы не ждем его и не чаем, но его уже репетировали, и на картах его проигрывали, в лицах несколько раз имитировали и из многих варьянтов выбрали. Сколько важных лиц в отставку уйдет, а неважных — по шапке получит, если он случайно не произойдет, этот самый случайный случай. Сила воли ратует за него, сила мозга его исследует. Ну, а если я не жду ничего, это — правильно. Мне и не следует.

«Жили — скоро, в хорошем темпе…»

Жили — скоро, в хорошем темпе, не желая считаться с теми, кто по слабости душ и тел осторожнее жить хотел. Что нам будущее и прошлое, если мы молодые и дошлые? Что нам завтра, что нам вчера, если выкупались с утра? Не оглядываясь, не планируя, жили мы, как будто фланируя как по набережной по вечерам, и устраивали тарарам. Как на самом переднем крае, день бежал все быстрей и шумней и засчитывался, невзирая ни на что, за двенадцать дней. Израсходовали лимиты, исчерпали боезапас, и не действуют витамины, не влияют больше на нас. Как ни перебеляй, ни черкай, ни на солнце, ни под дождем, даже в очереди за «Вечеркой» больше мы новостей — не ждем.

«Конечно, обозвать народ…»

Конечно, обозвать народ толпой и чернью — легко. Позвать его вперед, призвать к ученью — легко. Кто ни практиковал — имел успехи. Кто из народа не ковал свои доспехи? Но, кажется, уже при мне сломалось что-то в приводном ремне.

Разные судьбы

Кто дает. Кто берет. Кто проходит вперед, зазевавшихся братьев толкая. Но у многих судьба не такая: их расталкивает тот, кто прет. Их расталкивают, их отталкивают, их заталкивают в углы, а они изо мглы помалкивают и поддакивают изо мглы. Поразмыслив, все же примкнул не к берущим — к дающим, монотонную песню поющим, влился в общий хор, общий гул, влился в общий стон, общий шепот. Персонально же — глотки не драл и проделал свой жизненный опыт с теми, кто давал, а не брал.

«Всем было жалко всех, но кой-кому…»

Всем было жалко всех, но кой-кому — особенно себя, а большинству всех — вместе всех и всех по одному. И я делю, покудова живу, все человечество на большинство, жалеющее всех, и меньшинство, свой, личный предпочевшее успех, а сверх того не знающее ничего. А как же классовая рознь? Она деленьем этим обогащена: на жадных и на жалостливых, на ломоть последний раздающих всем и тех, кто между тем себе берет поболее, чем всем.