Коба не хотел устраивать публичную вечеринку, а провести день в тихой, спокойной обстановке вместе с Надеждой, однако она смогла его убедить организовать в доме приём по случаю праздника, чтобы не обидеть товарищей. И Коба согласился. За это время он стал куда податлив и даже в чём-то уступал, на удивление самому себе. Однако какие здесь могли быть торжества? Буквально на днях были похороны Якова Свердлова, тут же закончился VIII съезд партии. Коба был очень утомлён этим. Однако были и положительные изменения в его жизни: его избрали в Политбюро и карьерная лестница начала свой взлёт.

Самое главное: его очень ценит Ленин. Уже с давних пор Коба не помнил, когда был таким же счастливым, как теперь? Его прижизненные мрачность, вспыльчивость и отчуждение ушли на второй план, уступая место спокойствию и флегматичности. И как же Коба был рад, что Вождь, несмотря на свою занятость, нанёс визит в его дом, пускай и последним.

– Благодарю вас, что пришли, – пожал руку Ильича Коба и пригласил в зал. – Прошу, проходите.

– Нет-нет, батенька, я на минутку, вас поздравить, – возразил Ленин. отмахиваясь. – У меня ещё осталась кое-какая работа, и нужно безотлагательно её разрешить.

– Ну, Владимир Ильич, не обижайте! – воскликнул Коба со всей своей национальной обаятельностью. – Хотя бы до первого тоста-то останьтесь.

– От моей Нади мне достанется. Ох, ну хорошо! – махнул рукой Ильич и прошёл в зал. – Здравствуйте, доброй ночи, товарищи!..

Гостинная была наполнена гостями, которые, само собой, были непосредственными коллегами Кобы. Каменев и Зиновьев, оставив супруг, о чём-то переговаривались, Бухарин и Луначарский хвалили обстановку, рассказывая Наденьке о французском декорировании залов; на банкете присутствовали даже Дзержинский, Ворошилов, Молотов и молодой ставленник Кобы – Сергей Киров. Он любопытно озирался по сторонам своими большими, небесно-голубыми глазами и совсем засмущался, когда товарищи попросили ему что-нибудь сыграть на рояли для разрядки.

– Я же вам не барышня, товарищи! – оправдывался Киров, однако Климент Ворошилов, применив насильственные методы, подтолкнул Сергея к фортепиано. – Я же кроме Вертинского больше ничего не умею, помилуйте!

– Играйте Вертинского, батенька, – махнул Ильич. – Просим.

– Так он ведь... – вновь смутился Киров, опустив глаза. – “Кокаинетку” знаю-то.

– Ничего-ничего. Играйте уже, наконец!

И, должно признать, импровизированный перфоманс Кирова вышел на аплодисменты и даже на подпевание голосами Зиновьева и Луначарского. Кобе важно было поддерживать в доме живую обстановку, а потому сам одобрил живую музыку тихим и скрипучим грампластинкам.

– Выпьем, наконец, товарищи! – воскликнул Ворошилов из дальнего угла зала. Его предложение поддержали голоса гостей. – За здоровье молодых!

– Давайте я, – вызвался Каменев, перенимая бутылку с шампанским и направляя её в потолок.

– Не выбей люстру, Лёва, – весело предупредил его Зиновьев.

– Обижаешь! – протянул Каменев, и с помощью ловкого движения руки пробка лихо вылетела из горла со звуком глухого выстрела.

Раздались одобрительные посвистывания и восклицания большевиков. Надя, которая стояла ближе всех, вскрикнула, испугавшись оглушительного звуках, а затем звонко рассмеялась.

– Ну-с, за Надежду и Иосифа! – поднял первый тост Лев Борисович, поднимая бокал. – Зная тебя, Сосо, вот уже несколько лет и работая с тобой бок о бок сначала в редакции “Правды”, теперь на правительственных постах, я могу сказать о тебе только с положительной стороны. Товарищи, мой друг проявил себя как талантливый организатор в Царицыне, на передовой Гражданской войны, и даже ещё раньше – он всегда выступал миротворцем на съездах при Временном правительстве. В статьях его совсем иногда были ошибки, (раздался смех) однако статьи эти читала вся Россия и будет читать, я уверен в этом! Счастья вам, светлых и весенних дней, ну и маленьких сорванцов побольше! В общем, за вас, друзья мои!

– Ура-а-а! – подхватили остальные, и под гул общих чоканий быстро осушили емкости.

– Спасибо, дорогой, – кивнул Коба, по-дружески приобняв Каменева. – Спасибо. Лестно.

– Давайте следующий тост, – снова взял на себя инициативу Ворошилов, наполняя свой бокал. – И я поведаю вам о жарких днях в Царицыне...

Шум веселья и празднества очень чётко доносился до квартиры Троцкого. Лев Давидович мог даже различить отдельные слова и определить, кому они принадлежат. Наркомвоенмор был единственным человеком, кто не был приглашён на свадьбу, и оттого ещё, что было задето самолюбие председателя ВРК, Троцкий злился ещё больше.

– Уже три часа ночи, – жалобно произнесла Наталья Седова, отчаянно прижимая голову к подушке, чтобы только не слышать гомон полупьяного, как ей казалось, бедлама. Жена Троцкого была интеллигентка высших манер, заведующая музейным отделом наркомата просвещения, и в это утро ей необходимо было вставать на работу. – Сколько можно кутить?

– Это же Сталин, – угрюмо проворчал Троцкий, который сидел в другой стороне комнаты за письменным столом. – Ему же надо выпятить себя на весь Кремль.