Из-за стены раздался истеричный хохот Зиновьева, недовольные выкрики Луначарского и звуки разбитого стекла.

– Даже их пригласили, – бубнил наркомвоенмор. Нет, он был слишком горд, и даже, если бы Коба всё-таки известил его о свадьбе, тот всё равно бы не пришёл. Однако так как никакого оповещения не было, Троцкий себя подсознательно терзал.

– Господи, Лейба, пойди и попроси прекратить всё это! – не выдержала Седова. – Это невозможно больше терпеть!

– Думаешь, Коба меня послушает? – спросил Троцкий у жены, обернувшись. – Он же австралопитек! Как бы меня ещё за это не прибил чем-нибудь...

– Хватит петушиться! – разгневалась Наталья Ивановна. – Ты – второй человек в государстве, в конце концов! На передовой, значит, герой, а сейчас ты не можешь разобраться с кучкой поддатых наркомов?

– Я теперь не авторитет для них, Ната! – начал терять терпение Лев, повышая голос. – Сама знаешь, как они крыли меня на съезде, а теперь я заявлюсь к самому наглому из них и потребую прекратить? И чем это всё обернётся тебя не волнует, естественно! Куда там: сидишь себе под крылом Луначарского и горя не знаешь, покуда у меня идёт острополитическая борьба!..

– Я тебя выгоню вон, если ты не пойдёшь туда немедленно! – с угрозой прошипела Седова и Льву Давидовичу ничего не оставалось делать.

Троцкий простоял под дверью Кобы около минуты и, собравшись с духом, постучал. Музыка и песни акапелло заглушили стук и, конечно, никто его не услышал. Сдаваться было нельзя, отступать некуда. Троцкий стал стучать более настойчиво и даже хотел крикнуть о том, чтобы ему немедленно открыли, но его опередил хозяин квартиры.

Отперев двери, Коба вопросительно уставился на Троцкого, пока тот, гневно дыша, придумывал, как бы тактичнее поведать о своей проблеме.

– Послушай, – сквозь зубы довольно неуверенно начал наркомвоенмор, – я понимаю, что у вас тут только разгар пиршества, но не мог бы ты на этом закончить или хотя бы попросить вести себя потише? Завтра рабочий день, в конце концов, всем на работу вставать.

– Ты понимаешь, как унизительно выглядишь сейчас? – задал вопрос Коба, скептически приподняв бровь.

Опешив от такого ответа, Троцкий немного растерялся, но, безупречно владея импровизацией, быстро нашёлся.

– Возможно, однако изволь внять просьбам трудящихся. Эти ваши крики, песни, вопли просто физически не дают заснуть!

– Так и сказал бы, что тоже поучаствовать хочешь. К чему эта постоянная брехня?

– Ч-что? – непонимающе спросил Лев. – Нет, ты меня не понял...

– Ну заходи, что с тобой делать, – вздохнул Коба, хитро улыбнувшись.

– Позволь, неужели это?.. – оторопел Каменев, когда увидел возле стола немного отрешённого Льва Давидовича. После того, как Коба утвердительно кивнул, Лев Борисович задал новый вопрос. – Не думал я, что ты его пустишь. Вроде как договаривались: никаких драк на свадьбе.

– Э-э-э, – махнул рукой Джугашвили. – Пусть делает, что хочет. А то ты знаешь, что он на партийном собрании выдвинет вопрос о дебоширстве. Ему же после съезда нужно маленько поддать.

– Унизил ты его, Иосиф, ловко, – Каменев, немного пошатываясь, держал в руке наполовину пустой бокал с шампанским. – Вот что я хотел спросить...Вот скажи мне, Коба, что же ты теперь думаешь о славе? Не даёт мне наш тогдашний разговор в Ачинске покоя.

Джугашвили, услышав вопрос, удивлённо посмотрел на товарища. Он прекрасно знал, что когда кто-либо из знакомых слегка выпивал, тот начинал рассуждать о философии и нравственности.

– О славе? – переспросил Коба. – Любая слава влечёт за собой не только кило признаний, но и огромную ответственность. Когда публика ждёт от тебя великих свершений, генацвале, ты должен соответствовать этим требованиям. А если сбиваешься с курса, как твой шурин, то очень быстро скатываешься по наклонной прямой. Толпа по своему характеру чертовски неблагодарная женщина, нахлебница, ждёт готового, и иногда даже несправедливая. Однако согласись, ради завоевания такой женщины можно всем чем угодно рискнуть. И пойти на многое.

– Цель оправдывает средства, ты это хотел сказать? – улыбнулся Каменев, цитируя Макиавелли. – А сам-то ты готов бросить всё на кон ради этого?

Коба облокотился на стену, искоса наблюдая за своей женой – Надей. Он, вероятно, крепко задумался, как решил Каменеву, однако в голове грузина уже давно был ответ на его вопрос.

– Помнишь ровно два года назад мы в холодном поезде примчались в Петроград? Ты ещё подарил мне носки, – стал отвечать Коба, загадочно усмехаясь.

– Конечно помню, – подтвердил Каменев, кивнув в знак согласия.