– Коба пора, пойдём, пора уже... – откуда-то раздался голос Каменева. Как же потом открыть глаза и знать, что пора работать: идти в душный особняк, когда не помогают даже настежь распахнутые окна… А вдохновения при такой погоде хоть отбавляй, можно в одну минуту экспромт восьмистрофный сочинить... четырехстопным ямбом. Всё! Романтику в сторону! Как бы ни хотелось, работать нужно. А кто за тебя будет её выполнять? Но не смотря на это, заряд энергии получен.

– Лёв, ну разве не отвратительно, когда преспокойно отбываешь свой перерыв в такое чудное время, и при этом тебя тревожат мыслью о срочной работе. – протянул Коба, зевая. Лев сидел рядом и рассматривал «особенности архитектуры дворца», украдкой косясь на товарища.

– На тебя это не похоже. Неужели снова на стихи потянуло? Весна, романтика и тому подобное? Неужели кто-то сумел растопить твое «стальное» сердце? – с усмешкой спросил Каменев.

– Майское солнышко… – мрачно ответил Коба. Улыбка растянулась на лице Льва.

– Ты же весь апрель весну проклинал. Пушкина цитировал: «Весна, весна, пора любви, как тяжко мне твое явленье». Можешь не стараться – не в солнышке дело, – хитрым голосом сказал он. Коба сурово посмотрел исподлобья на Каменева.

– Ну да. Не отошёл от демонстрации первого числа, вот и всё. Было красиво… – отвлеченно ответил Коба, задумчиво смотря на облака.

– Сосо, кого ты пытаешься обмануть? Сколько уже от первого прошло времени? Когда я с Олей в Париже познакомился, так же на небо смотрел и делать ничего не хотелось. Ах, Париж… – мечтательно проговорил Лев. Коба снова покосился на Льва.

– То же мне, Париж… Да и вы с Олей очень мило смотритесь. И ещё – не называй меня Сосо! – серьёзным голосом процедил Коба. Лев облокотился на стенку особняка.

– Коба, Коба… От себя не убежишь. Что ты влюблён – ежу понятно. И от себя добавлю: женись, а то сколько уже можно в холостяках ходить. Ты мне лучше скажи: кто эта леди… кхм, то есть девушка? – поправил себя Лёва, потому что Коба не переносил буржуазных слов. Он молчал.

– Неужели это Наденька Аллилуева? – потрясённо спросил Лев. Коба встрепенулся, его темные глаза отчаянно забегали.

– Может, пойдём уже… А то перерыв прошёл, – воскликнул Коба, встав с подмостка.

– Нет ты мне скажи – это она или нет…

– Потом, пошли, пошли быстрее, – затараторил Коба, сталкивая Лёву с подмостка на землю. – А то Зиновьев снова на нас будет ворчать.

Но Лев без боя сдаваться не хотел.

– А с каких это пор тебя начало волновать мнение Зиновьева? Тем более, бузит он только на тебя одного.

– О чём ты говоришь, я глубоко уважаю Григория Евсеевича – подхалима нашего любимого. К тому же после того, как нас троих назначили в управление Бюро ЦК, я просто души в нем не чаю. А на тебя он не бузит, потому что он тебе симпатизирует: во всем с тобой соглашается… – усмехнулся Коба, мягко подталкивая обеими руками в спину Льва в сторону входа.

– Хватит, Коба, я сам дойти могу! Ты так говоришь будто не рад, что теперь с Лениным напрямую работать придется. Ты же этого и ждал! И не нагнетай на Григория, сам-то будто не прислуживался никогда Ильичу, – с улыбкой возразил Каменев.

– Ну, ты подумай, когда-то уточнил ему, который час, – с ноткой обиды сказал Коба.

– Да. Один из ста пятидесяти на собрании, да еще закрыл рот Григорию, у которого часы точнее. Спору нет – ты лучший его часовой, без конкурентов… Постой! – Каменев резко остановился и Коба чуть не налетел на него. – Смотри-ка, это же Владимир Ильич.

Лев не ошибся: действительно около входа в особняк стоял Ленин, а напротив него стоял незнакомый Кобе человек. Грузин, сощурив глаза, всматривался в его лицо.

– А кто это с ним? – настороженно спросил Коба, не отрывая взгляда от незнакомца. В черных глазах появился неистовый блеск.

Каменев удивлённо посмотрел на Кобу, скрестив руки на груди.

– Ты с какой горы упал, это же Троцкий – мой тезка. Стыдно не знать. Вернулся из Америки-таки… – с ухмылочкой сказал он. Коба перевёл взгляд на Льва.

– Троцкий? Он же вроде меньшевик, какого хрена он тут делает?! А сам-то откуда знаешь, как он выглядит? – возмущенно спросил Коба.

Лев свысока посмотрел на Кобу.

– Во-первых, он уже не меньшевик, по крайней мере, так говорили, а во-вторых: моя жена – его родная сестра. Да и странно, что он с Ильичом так мирно беседует... Неспроста...

Глаза Кобы расширились. Если он больше не меньшевик, значит, он либо хочет создать свою партию… либо сотрудничать с большевиками.

– Понятно всё… – сухо отозвался Коба. – Так вы знакомы.