– Сэм… дай мне, пожалуйста, газировки, - Бэт застывает за дверцей холодильника, которая частично прячет ее от взгляда Карла, сонный голос которого слышит в этот момент. Потом находит на ощупь в глубине холодильника еще одну баночку и протягивает ему над дверцей, по-прежнему не показываясь ему. Карл забирает газировку из ее ладони, а потом вдруг произносит потрясенно:

– Бэт? – и хватает ее за запястье. Прямо поверх браслетов на ее руке. Она дергает руку и высвобождает ее, а потом захлопывает холодильник и видит удивленное лицо Карла.

– Карл…

– Что ты делаешь здесь? – затем его губы кривятся, когда он замечает ее голые ноги и часть груди в не застегнутой толком вырезе рубашки. Рубашки Дэрила. – Бэт? Ты же… Бэт!

Она пытается выйти из кухни, но Карл быстро перегораживает ей путь. И делает это несколько раз, не давая обойти его. Поэтому она отходит от него подальше и берет со стола стакан с водой. Чтобы хоть чем-то занять руки и спрятать от него свое волнение сейчас.

– Карл, дай мне выйти.

– Ты и Дэрил? Ты и Дэрил, Бэт? – говорит он таким тоном, словно она сделала что-то предосудительное. – Бэт – это же ты! Ты! Насколько он тебя старше? На двадцать лет? Он же старик! Ладно бы еще Алекс Рейвен! Но Диксон…!

– Прекрати! И говори потише, пожалуйста…

– Ты не хочешь, чтобы знал папа? – прищуривает Карл глаза. – Почему? Значит… Бэт! Господи, Бэт! Ты сошла с ума! Вы не должны с Диксоном… вы же… ты и он… Это неправильно! Господи, он же только недавно приводил сюда докторшу! А теперь ты! И ты согласна – вот так? Я думал, ты другая. Думал, ты совсем другая! А ты… ты же была сначала с Рейвеном, когда пришла сюда. Ты ведь с ним была… и теперь с Дэрилом… Ты знаешь, как это называется?!

– Скажи мне! – спокойно говорит Бэт, глядя ему прямо в глаза. Впервые за все время не узнавая Карла, который стоял перед ней и зло бросал ядовитые слова. Обжигая ими почему-то больно.

Хотя нет… второй раз. Первый был там – в окрестностях тюрьмы, когда Карл убил подростка, опускающего оружие на землю. Сдающегося на милость противника. Вручающего свою жизнь в чужие руки.

То же злое выражение в глазах. Так же стиснуты зубы, от чего так резко обозначены скулы.

– Шлюха! – вырывается из-за его стиснутых в ярости зубов. Бэт даже не успевает осознать то, что он прошипел ей сейчас в лицо, как он вдруг буквально пролетает до кухонного стола, не удержавшись от сильного толчка в спину, и падает на пол. Следом в несколько широких шагов резко входит Дэрил и, ухватив его за футболку, приподнимает.

– Еще раз так скажешь, я надеру тебе твою херову задницу, Карл! Ты понял меня?!

– Дэрил! – Бэт видит ярость, которая горит в его глазах, и спешит положить ладонь на его плечо, пытаясь успокоить. – Оставь его… он же мальчик…

– Иди к черту! – шипит в ответ на это Карл, кривя губы, словно сейчас заплачет. А потом обмякает в руках Дэрила и закрывает глаза, словно отгораживаясь от них. – Идите вы оба к черту! Я вас обоих ненавижу!

***

Шлюха…

Это долбанное слово настолько врезалось в память, что кажется, оно всегда будет гореть в его мыслях огнем. И ему самому было охренительно неприятно услышать его в адрес Бэт, а каково ей самой?

Дэрил косится взглядом на идущую рядом Бэт. Она выглядит сосредоточенно-хмурой. Привычные черточки вдоль лба на переносице говорят ему без слов, что сейчас там, за этим высоким лбом, бьется настойчиво какая-то мысль.

Дочь Хэршелла Грина обозвали шлюхой. Долбанный мир сошел с ума. И он точно знает причину, почему на Бэт Карл посмел открыть свой рот. Потому что она была с ним. Потому что у нее не так, как должно быть.

Их путь освещен десятками маленьких огоньков на подоконниках домов Александрии, и он не может не вспоминать, как в прошлом году на окне дома Ри горело на одну свечу больше. Сам он не смог бы зажечь никогда ту свечу. Потому что даже в память брата поджигать маленький огонек было невероятно больно до сих пор. Несмотря на прошедшее время с момента его гибели. Словно из его души вынули что-то, и вместо этого осталась дыра, зияя чернотой. Но сегодня ночью эта пустота не давила так тяжело на сердце. Потому что она была рядом. И он чувствовал ее руки на своем теле. Ее тепло рядом.

Ее – рядом.

Она права. Теперь, когда она рядом, глупо хранить ее вещи как дань ее памяти. Но все равно. Когда отдавал, словно с кожей отрывал от себя. Прямо с кожей…

Он помнит до сих пор, как Бэт колебалась, когда одевалась в его комнате, и очередь дошла до распятия, одиноко лежащего на сбитом покрывале рядом с ножом. Она долго стояла, держа его на ладони. Словно взвешивала. Решалась на что-то. Он наблюдал за ней исподтишка, стараясь, чтобы она не заметила его взгляда. И отчего-то в груди стало охренительно тепло, когда она все-таки надела черный шнурок, а после спрятала распятие под блузкой.

Так же тепло, когда он услышал ее голос. Почти два года он не слышал ее пения. Последний раз, когда она играла в том доме с трупаками и пела дурацкую песенку о лете. Он не запомнил слов. Только мелодию и звук ее голоса. Потому что иногда ему снилось, что он снова лежит в том гробу и слушает ее пение, от которого так теплеет в груди и рассеивается к херам вся чернота, которой был полон этот херов мир. Она была его светом… его солнцем…

Она - его Дэбасиге… была, есть и всегда будет. Костьми ляжет, но никогда не выпустит ее из своих рук. Это как никогда стало ясно за те дни, что он провел вдали от нее.