– Я все всегда проебываю, - говорит Дэрил тихо, и Бэт слышит в его голосе отголосок ничем неприкрытой боли.
– Все и всегда. Я проебал собственную мать, когда укатил из дома, радуясь случаю. Останься я тогда, то и пожара могло не быть. Я проебал Софию, потому что мог начать поиски гораздо раньше, а не ждать пока будут шевелиться остальные. Я проебал Мэрла, потому что не понял, что он… что он намного лучше, чем все думали о нем. Чем даже я сам думал о нем! Я! Его брат! И твой отец! И ты…! Я тебя столько раз проебывал, Бэт! Столько раз! В том долбанном доме. В Грейди. В лесу около Атланты. Я пытался искать… я искал… и я верил. Я верил! Я жил тогда в каждом долбанном следе. Я копался в кишках у каждого ходячего, боясь, что все может быть кончено. Я был готов перерыть весь долбанный лес. И я почти перерыл его… и все равно… все равно все проебал…

– Не надо… Дэрил, прошу тебя. Просто не надо…

Она очень надеется, что если не прикосновением, то просто голосом сумеет унять сейчас боль, что так рвется из него с каждым словом. Раня одновременно и ее саму. И сначала так и происходит. Его плечи чуть расслабляются, когда он слышит ее голос. Пальцы разжимаются, выпуская смятую в труху сигарету.

– Мне нужно было искать, - говорит он по-прежнему, не глядя на нее.
– До последнего. Не сдаваться. Даже когда я нашел тех ходячих… Этих долбанных ходячих. Я прекратил искать тебя, когда нашел именно их. И подумал, что искать уже бесполезно… и проебал тебя… ведь там был твой гипс. И твоя футболка… она была вся в крови…

– Он выхватил у меня из рук поло. Ходячий. Подросток…, - вспоминает Бэт.

– … с переломанными ногами, - кивает Дэрил, а потом спрашивает глухо. – Как далеко была кабина от места, где ты потеряла гипс, Бэт? Ты не написала… Как далеко она была от них?

Ей кажется, что понимание того, насколько он был близок к цели, поможет ему понять, что он все-таки нашел ее. Что это не его вина, что так вышло. Что рано или поздно, он бы вышел к той кабине и нашел бы ее… если бы на его пути не встретились те ходячие.

Но она ошибается. Потому что после того, как она отвечает на его вопрос, Дэрил устало опускается на поверхность крыши. И ей кажется, что он спокоен какие-то доли секунды. Пока он не размахивается и бьет кулаком о бетон, снова разбивая костяшки в кровь. Вызывая в ней невыносимое желание завыть в голос и разреветься от вида его боли.

Разделяющее их расстояние в несколько шагов Бэт минует в один короткий миг. Опускается перед ним на колени и обхватывает ладонями его лицо, вынуждая взглянуть в свои глаза. В синеве его глаз плещется просто океан боли и вины, причиняющий ей сейчас едва ли не физическую боль.

– Это не твоя вина…

– Триста шагов, Бэт… пройди я триста долбанных шагов, и ты никогда бы не пережила всего этого. Я проебал тебя. Именно я.

– Это не твоя вина…

Бэт больше не выдерживает. Нет сил бороться с желанием, которое только становится все больше и невыносимее с каждым мигом, что она рядом с ним. Особенно в эту минуту, когда она понимает, насколько хочется быть нужной ему. И быть с ним. Всегда.

Его губы сухие и горячие. И он не сразу отвечает на ее несмелые поцелуи. Похожие больше на мимолетные и робкие касания губ, чем на поцелуи. Только, когда она смелеет и делает эти прикосновения чуть глубже, он поднимает руки и запускает пальцы в ее растрепанные волосы. Не позволяя ей уйти от его собственных поцелуев, настойчивых и требовательных, наслаждаясь которыми она распахивает губы, позволяя его языку скользнуть вглубь ее рта. И сама вмиг воспламеняется от этих касаний языка и губ, от ощущения силы его пальцев, захвативших ее голову в плен, лишая свободы движений. И снова возникает желание, с которым бороться совершенно бесполезно. Потому что оно намного сильнее требований разума прекратить все это.

Не уступать натиску его губ. Не запускать пальцы в вырез его рубахи, чтобы коснуться хотя бы кончиками его горячей кожи. Не прижиматься к нему все теснее, чтобы ощутить твердость его тела.

Это желание сильнее. Намного. Потому что в памяти еще живо все то, что было между ними, и при воспоминании об этом где-то в глубине живота все сжимается сладко. Потому что с каждым поцелуем кровь бежит все быстрее в теле, требуя, чтобы эти поцелуи стали еще глубже. Чтобы его руки касались ее смелее. Намного смелее, чем сейчас.

Именно из-за этой жажды, которая становится все настойчивее и настойчивее с каждым мгновением, Бэт только выгибается, сидя уже на его коленях, навстречу ладони, смело скользнувшей под топ. Сначала его рука скользит по обнаженной коже живота. Мучительно медленно, как ей кажется сейчас. Потом на спину, где пальцами находит застежки лифчика. Даже мысли протеста не возникает в голове Бэт, когда крючки поддаются натиску пальцев, и застежка оказывается в секунду расстегнутой, позволяя ладони свободно завладеть грудью. Ложась на холмик груди так, словно это было таким обыденным жестом. Один из пальцев касается ее соска, и…

Это простое прикосновение – просто одно-единственное касание – заставляет ее окончательно забыть обо всем. О том, что они находятся на крыше заправки посередине шоссе. Что возможно в небольшой роще, что окружает здание полукругом с трех сторон, могут быть ходячие. Что в любой момент может что-то случится, как она привыкла в последние годы.

Сейчас для нее есть только этот момент. Эти руки. Эти губы. Эти прикосновения. Эта жажда.

Сейчас для нее во всем мире существует только он.