Где ты? Где ты? Ты мне так нужен сейчас…

Утром, когда она просыпается, ей уже не жарко. Ей холодно. Ее колотит. Она пытается закрутится в кардиган, но он не помогает. И вот сейчас она чувствует невыносимую вонь, которая идет от ее тела. А потом плачет, лежа на грязном полу, свернувшись в клубок. Потому что нет сил… нет сил даже на то, чтобы стянуть с себя грязные джинсы и обтереться тряпкой. Потому что нет сил даже доползти куда-то с этого места. Господи, как это невыносимо – быть такой грязной… И такой беспомощной. На этот раз плачет. Действительно плачет. Слезы текут из ее глаз. Значит, обезвоживание уже отступает….

Ей нужна еда. Понимание этого приходит еще через день. Нужна еда. Иначе она сдохнет здесь, как сказал ей он. Она тянется к ящичкам и открывает их, переползая от одного к другому. Пусто. Совершенно пусто. Кто-то уже подчистил все. Правда, в углу шкафчика она находит рассыпавшиеся шоколадные сухие завтраки. Не больше ее горсти. Но для нее эта горсть сейчас – на вес золота. Выскребает все. Долго-долго. Надеясь еще что-то ухватить ногтями. Хотя бы крошку…

Может, в верхних что-то осталось? Но верхние ящички для нее сейчас недостижимы, как вершина Эвереста. Она пытается подняться, опираясь слабыми руками о нижние шкафчики и столешницу. Но голова начинает болеть просто невыносимо, и она садится снова на пол.

Не могу… Я не могу…

Но плакать нельзя… это силы… силы терять нельзя.

Как меня зовут? Кто я? Почему у меня рана на голове, из-за которой, видимо, так болит все? И где они? Почему они не со мной? Они ведь были… я это знаю… черт, как меня зовут?

Ей снова жарко. Невыносимо жарко. Она чувствует, как с нее градом течет пот. По-хорошему бы проползти в спальню и стащить покрывало или одеяло с постели. Но она не уверена, что такое длинное расстояние – из кухни в спальню, футов двенадцать максимум – ей по силам сейчас. У нее жар. Она проверяет пульс и ощущает, как бешено бьется тонкая ниточка у нее на запястье. Надо обтереться водой… только думает об этом и теряет сознание.

Она не понимает, где находится. Ровный квадрат асфальта. Сетчатый забор. Перед забором пустое пространство, заросшее травой. А еще она видит кресты. Могильные кресты. За сетчатым забором лес, над верхушками которого медленно плывет ярко-красное солнце. Ощущает движение рядом, поворачивает голову и видит отца. Каким был в тюрьме. У него борода и короткий хвостик на затылке. И глаза уже не так светятся, как раньше. Значит, они на тюремном дворе, приходит откуда-то понимание.

Они просто стоят и смотрят на могилы. В полном молчании. На брошенные могилы. Потому что живых на всем пространстве около тюрьмы нет. Одни мертвые. Те, что лежат в могилах, и те, что бродят в траве тенями.

– Нужно уходить, Бэт, - слышит она в своей голове хриплый мужской голос. – Нужно уходить…

Я Бэт! Открывает она глаза. Ощущая легкую эйфорию от того, что вспомнила хоть что-то. Меня зовут Бэт.

А потом переводит взгляд в дверной проем и видит ее. Она точно так же сидит на полу. Правда, прислонилась спиной к кровати и склонила голову на край постели. На ней утепленная рубашка, грязный белый топ и джинсы. Высокие сапожки черного цвета. Так похожие на ее собственные. Спутанные каштановые волосы. Правильные черты лица. И дырка в виске от пули…

От страха сразу же подскакивает пульс. И начинает биться где-то в затылке. Она смотрит и смотрит и не может отвести взгляда от своей соседки по домику.

– Это всего лишь долбанный трупак. Глупо бояться сейчас трупака с пулей башке, который не хочет тебя сожрать. Давай, не тупи… Не смотри на дыру в башке, Бэт! Смотри вниз! Рюкзак у кровати, видишь? Там, в рюкзаке, может быть жратва. Давай же! Тебе надо сейчас пожрать. Иначе сдохнешь. Ты хочешь сдохнуть? Это просто трупак… Оторви задницу и ползи к рюкзаку.

– Это всего лишь трупак, - говорит она себе. – Всего лишь трупак…

Но до самого трупа не доползает. Подхватывает от дверей в спальню лямку и тянет на себя, стараясь не обращать внимания на то, как стучит в голове. Потом прячется за стеной от взгляда этого трупа, который, как ей кажется, сейчас смотрит укоризненно на нее. Почему-то именно этот мертвец вдруг заставляет почувствовать неловкость и легкую нервозность.

Смена белья. Пара чистых топиков и рубашка. Упаковка Тик-Така. Несколько шоколадок. Три банки консервов - персики и какая-то рыба. И леденцы. Много леденцов. Около двух десятков, не меньше.

Леденцы… Горман… Джоан… кто это? Они? Те, другие? Нет, это не они.

Потому что при имени Горман начинает стучать в висках, и она снова валится в темноту.

Потом несколько дней и ночей таких похожих друг на друга. Медленно перетекающих один в другой. То холод, от которого ее просто колотит. То жар, от которого тяжело дышать, и пот течет градом. Она пьет воду и сосед леденцы. Потому что от шоколадок тошнит. Она с трудом успевает притянуть к себе какую-то коробку, потому что в голове четко возникает его голос.