Потом все вместе пересели на диван. Фрэн скоро поднялась и ушла, под предлогом, что ей нужно к сыну; но мужчины поняли, что настало время для решающего разговора.

– Ну, что? – спросил Алджернон.

Оливер глубоко вздохнул и как-то сгорбился, сцепив на коленях свои большие руки.

– Алджернон, друг мой…

– Все ясно, - с неожиданной для себя резкостью сказал Алджернон; Оливер удивленно взглянул на него. – Тебе, наверное, пора домой, Олли. Минерва ждет.

Оливер несколько мгновений пытался что-то сказать ему глазами, извиниться – но зачем? Между ними и так уже все сказано. Они оба слишком умные люди, чтобы унижаться друг перед другом, оттягивая неизбежное.

Оливер тяжело встал.

– Я, пожалуй, правда пойду, - сказал он.

Пошел в прихожую, не оглядываясь – какой-то ссутуленный, словно придавленный. Алджернон последовал за ним, ничего не говоря.

Он молча ждал, пока Оливер оденется. Потом египтолог сам открыл дверь. На пороге помедлил, потом обернулся.

– До свидания.

Опять тот же самый сиплый голос.

Алджернон спокойно кивнул и закрыл за ним дверь.

И когда щелкнул замок, привалился к этой двери спиной с коротким рыданием; он сжал кулаки, так что ногти впились в ладони.

– Дьявол… Дьявол!..

Ему хотелось закричать так, чтобы оглушить себя, весь этот мир!.. Но вместо этого Алджернон умолк и пошел к жене и сыну.

========== Глава 43 ==========

– Я не знаю, как быть, - сказала Фрэн.

Она сидела на чем-то вроде необъятной зеленой бархатной кушетки. А может, это была коротко подстриженная лужайка, очень мягкая. Рядом сидел молодой человек, которого она называла Хепри – подперев рукой щеку, задумчивый, серьезный; он слабо светился, озаряя окутывающий их золотистый туман.

– Зачем ты это сделал? – спросила Фрэн с упреком, повернувшись к древнему египтянину. – Зачем ты это сделал со мной?..

– Я ничего не делал, матушка, - ответил Хепри, взглянув на нее с любовью и сочувствием. – Разве ты не знаешь, что наше рождение на земле определяют высочайшие силы? Я бесконечно ниже их. Аменхотепу было дозволено выбирать, и он выбрал… но и он не в своей воле, как и все мы.

– Ты говоришь не как древний египтянин, - произнесла Фрэн. – Совсем не так. Какой ты странный…

– Я вырос, но я все еще очень мал, - ответил Хепри.

– Что значит “не в своей воле”? – спросила Фрэн, которой очень не понравились эти слова. – Ты хочешь сказать, что мы не имеем свободной воли?

– И имеем, и не имеем, - ответил Хепри, улыбаясь. – Имеем свою волю – во всей полноте, матушка, и не имеем своей воли – тоже во всей полноте.

– Я не вполне понимаю, - нахмурившись, ответила Фрэн.

– Ты поймешь, - обещал юноша. – Ты ближе к постижению этого, чем многие другие, кто сейчас живет на земле с тобой…

Фрэн хмыкнула.

– Странный ты, - сказала она. – Так что, ты не дашь мне никакого совета?

Она поправила сбившуюся юбку, ощутив рукой мягкость странной лужайки – казавшейся и искусственной, и естественной; подобных материалов Фрэн никогда не видела на земле. Она в своей будничной одежде смотрелась в таком окружении престранно, в отличие от Хепри, казавшегося частью этого мира.

– Ты можешь вернуться в Египет, - сказал ей сын. – Ты можешь помочь своему мужу продолжить его дело, и вы можете разбогатеть.

Фрэн вздрогнула. Хепри смотрел на нее с такою же любовью и пониманием – как будто ему совсем не мерзило то, что она делает. Ведь это кладбище его предков! Самое священное место в Древнем Египте!

– Можем! – сказала она. – Так значит, гарантий ты не даешь. А тебе не претит давать такие советы? Ведь я могу случайно выкопать твои собственные останки!

Хепри сделал неожиданную вещь – рассмеялся, совершенно беззлобно и весело, обнажив белые зубы. Он казался самым настоящим человеком с головы до ног, хотя никак не мог быть таким - это противоречило всем представлениям Фрэн о душе.

Хотя Фрэн до сих пор очень смутно представляла себе, как может выглядеть душа… если она вообще существует, конечно.

– Разве ты не видишь? Я весь перед тобой, я цел и совершенно здоров, - сказал юноша. – Я не оставил на земле никаких останков, о которых мог бы сожалеть.

Он прибавил:

– Конечно, не все мои сородичи понимают это, как понял я – мы веками превозносили то, что вовсе того не стоит, наши бренные тела и органы. И не все поймут твою нужду, как я. Но если ты найдешь в городе мертвых мое обветшавшее орудие, которое я бросил три тысячи лет назад, это ничуть не уязвит меня, матушка – я буду только рад, что сумел тебе помочь.