– Руки вверх, - улыбаясь, сказала Фрэнсис Эдна Грегг. – Или я прострелю тебе башку.

О’Нил стал медленно отступать, недоверчиво глядя на эту группу; казалось, он так ошеломлен, что не может собраться с мыслями. Его теснили к гробнице; он сделал еще один шаг назад, даже начав поднимать руки, как от него требовали…

А потом бросился вниз по лестнице; выстрелить никто не успел или не решился.

– Они вылезли, стреляйте в ублюдков! – заорал О’Нил на все подземелье. – Сукины дети!.. Гарри, Энди, сюда!..

Трое бандитов выскочили на площадку; у Питерсона рубашка была залита кровью, а у Бивербрука на щеке был страшный, до мяса, ожог. Или просто ожог так воспалился. И у всех троих в глазах горела жажда крови.

– Мы вам кишки выпустим, а с твоей бабой сперва позабавимся, дружок, а уж потом пристрелим, - зловеще прошептал Бивербрук археологу. – Что, напустили в штаны, цыплячье дерьмо?..

Пуля просвистела в дюйме от его виска; потом Фрэн выстрелила снова, и бандит свалился бездыханным. Обе стороны одновременно открыли пальбу; Алджернон вскрикнул, раненный в бедро, и пошатнулся, но тут же раздался крик Питерсона, вторично раненного Дарби. Победа осталась за археологом и его сообщниками. О’Нил опустил оружие, видя, что разбит наголову – у него кончились патроны.

– А меня чего не добиваете? – выдохнул он с ненавистью.

– Очень нужно, - ответил шотландец, сжимая зубы. – Отдавай нам наши находки и верблюдов, и мы уедем отсюда.

Кровь обильно текла из бедра, но артерия не была задета, и он знал, что его жизнь вне опасности.

– Иди в палатку, мы тебя свяжем, - вдруг заявил Дарби.

В глазах О’Нила появились изумление и ненависть.

– И бросите подыхать, сволочи?..

– Не равняй нас с собой, - ответил Алджернон. – Мы тебя освободим перед тем, как уедем. А теперь пошел вперед, без разговоров.

О’Нил крупно, зло зашагал в палатку. Алджернон следовал за ним, почти наступая на пятки; Дарби от них не отставал. Там они быстро скрутили бывшего главаря банды.

Напоследок О’Нил плюнул в Дарби, но не попал.

Мужчины вернулись к Фрэн.

– Вы убили его? – спросил археолог, быстрым шагом, прихрамывая, приближаясь к американцам.

– Нет, кажется, - ответила Фрэн, нахмурившись.

Она была бледна, и ей уже не хотелось, чтобы предположение Алджернона оказалось правдой.

У обоих врагов нащупали пульс – оба были живы. Шотландец испытал большое облегчение; ему не хотелось оказаться убийцей, и еще меньше хотелось, чтобы убийцей оказалась его подруга.

Фрэн вдруг истерически засмеялась.

– Кажется, тут у нас сейчас будет настоящий полевой госпиталь, - заикаясь, сказала девушка. – Мы же не бросим их… подыхать…

Алджернон громко и искренне засмеялся вместе с ней.

***

Фрэн и Алджернон остались перевязывать Бивербрука и Питерсона – те были то ли в сознании, то ли нет: они стонали, но Алджернон объяснил девушке, что стонать люди могут и находясь без сознания. Так же, как и бредить во сне. Дарби отослали проведать Перкинса, который давно затих в своей одинокой палатке, далеко отстоящей от лагеря его сообщников.

Питерсон был ранен в плечо и в грудь; пули прошли навылет, но крови он потерял много.

– Правое легкое продырявлено, кажется, - сказал археолог. – Это плохо. Больше шансов, что он умрет, еще и в наших условиях…

Бивербрук получил только одну пулю в левую часть груди; но она застряла где-то в грудной клетке, потому что выходного отверстия не было, и стоило опасаться нагноения и лихорадки, как у Перкинса. Впрочем, как раз у Бивербрука шансов на выживание, похоже, было больше – по-видимому, ни легкие, ни крупные артерии не были повреждены, и сам он казался очень здоровым, несмотря на выбитые зубы.

Продезинфицировав и перевязав раны бандитов, Алджернон наконец позволил помощнице заняться собой. Возникли трудности – раздеваться при ней он по-прежнему отказывался и чуть было не настоял на том, чтобы перетянуть рану поверх штанины. Фрэн в ответ спросила, есть ли у него запасные штаны. Получив утвердительный ответ, она сбегала в палатку и принесла острый складной ножик.

– Я распорю эти брюки, они все равно испорчены, - заявила девушка. – Терпите, Элджи.

Он вздохнул и улыбнулся, несмотря на боль.

И тут появился Дарби – бледный, мрачный. Он понуро подошел к Алджернону и остановился, не произнося ни слова.

– Он умер? – спросил шотландец.

Это уже почти не удивило бы его.

Дарби кивнул.

– Я даже рад, - со вздохом сказал американец. – На бедного Перкинса страшно было посмотреть, можно себе представить, как он себя чувствовал… Теперь он отмучился, Алджернон.

Археолог чуть было не запретил бандиту называть себя по имени, как будто они были боевыми товарищами, но сдержался. В определенной степени они ими и были.