“Боги, как же они тут живут?” - подумала она в ужасе.

Но сейчас ей хотелось только упасть и уснуть. Если бы над ними не нависали охранники, Хат могла бы упасть и уснуть на месте. Однако в конце концов переход завершился.

Они с Метеном поближе подошли друг к другу, взялись за руки – теперь можно было это сделать; новые рабы смешались со старыми, разбрелись в стороны, сбиваясь кучками: жалким подобием семей. Живут ли здесь люди семьями? Неужели здесь можно любить и рожать детей?

Метен обхватил ее одной рукой.

– Вот – свободные места, - прошептал он, показывая под какой-то навес. Теперь Хат поняла, что переоценила здешнее селение: оно было еще более нищим, чем ее деревня, и вместо добротных хижин сплошь состояло из мазанок и навесов, под которыми ютились по многу человек сразу, и едва ли по одной семье.

Спать почти под открытым небом?..

Но сейчас Хат было не до приличий. Опираясь на руку Метена, она вошла под навес. Они легли на какие-то грязные тряпки, рядом, как муж и жена, и мгновенно уснули.

========== Глава 27 ==========

Солнечный бог должен был быть бесстрастен и исполнен достоинства – какие бы земные тревоги ни смутили его ум. Разве могут дела ничтожных людей поколебать его спокойствие! Таким Ра должен был быть в представлении Ра…

Но в представлении примитивных дикарей, доставшихся ему во владение, солнечный бог мог рвать и метать, рычать, как зверь, и сеять смерть направо и налево. Что он и делал. Гоаулд исходил яростью на самого себя, и обращал эту ярость на всех, кто попадался под руку. Как он мог не предвидеть такого хода событий, каким образом!.. Эта пара обезьян перехитрила его!..

Ра самолично казнил одного из вестников, доложивших ему о том, что следов сбежавших Метена и Хат в деревне нет, как нет и семей мятежников. Потом Ра приказал собрать все население деревни, в которой до сих пор, как оказалось, вызревали бунты, и расстрелять каждого пятого перед лицом его односельчан. Мужчина это, женщина или ребенок…

Гоаулд слышал, как воют приговоренные, но даже это не успокоило его ярости. Не принесло ему никакого удовлетворения. Его перехитрили! Его предали! Он вознес эти существа так высоко, что никто из этого народца прежде и мечтать о подобном не смел – а они бросили его дары ему в лицо!..

И почему-то его одолевали и другие чувства. Ему было жалко обоих этих слуг.

Больше, чем гоаулд мог допустить, не роняя своего достоинства. Чтобы он… симпатизировал… таури, этим дикарям! Привязался к ним и жалел, потеряв кого-нибудь из них, их примитивные умственные способности и тела!

Нет, это слишком, это последствия вселения в человеческое тело… Он совладает со своей слабостью, он никогда больше не допустит, чтобы таури забрали над ним какую-нибудь власть. Власть над состоянием его духа, могущества которого земляне даже представить себе не могли!

Гоаулд выл от бешенства, запершись в своих покоях.

Он должен был выглядеть как бог, но не пускал к себе даже своих жрецов, чтобы они послужили ему. Его так переполнял гнев, что энергетические установки по всему дворцу активизировались сами; до слуха Ра доносились испуганные вопли людишек, которых он собрал вокруг себя и которых сейчас всех бы отдал за Метена и Хат. Или за одну только Хат. Он убил бы ее и, может, тогда смог бы успокоиться…

Но Хат не было! Его обошли! Ему изменили, а он это допустил!..

Ночью Ра потребовал к себе свою вторую женщину. Он требовал ее всегда, когда ему хотелось чьих-нибудь слез и слабости; эту девицу можно было мучить, не боясь бунта. Ра считал раньше, что все женщины-таури такие. Безропотные. Он не думал, что бывают и иные – и тем более не думал, что будет тосковать по этому иному.

Гоаулд подверг свою наложницу всевозможным унижениям, но это его не удовлетворило, как не удовлетворила бы вода привыкшего к вину. Хат на месте Сешешен воспротивилась бы ему, возмутилась бы и дала бы это понять. А эта девчонка так боялась умереть, что даже думать поперек не смела, не то что делать…

Ра хотел убить свою наложницу, насытившись ею, но это была слишком ничтожная жертва. Он пинком в спину отправил Сешешен прочь, зная, что она только и сможет, что оплакивать свое положение и горевать, что не угодила богу. Хуже животных! Никакая самка не позволит с собой так обращаться! Ра не ошибался, думая, что только этого земные женщины и стоят.

Все, кроме немногих…

Те, что не выводили его из себя своей безропотностью, выводили его из себя непокорством.

И он не мог успокоиться, думая о той, которой позволил слишком много.