За это время многие говорили ему, что теперь он должен посвятить свою жизнь сыну. Но как бы Йен ни любил его, центром его вселенной был всё-таки не он, и мысли о том, что у него есть ребёнок, не были для него спасительными.

— Я не знаю, что мне делать… — Йен был совершенно растерян.

Уэсли потянулся к нему, чтобы обнять, и в этот момент внутри у Сомерхолдера что-то оборвалось. По щекам непроизвольно потекли слёзы — впервые за всё это время. У Йена сбивалось дыхание, но он не хотел их сдерживать — так он мог выплеснуть хотя бы малую часть того, что чувствовал все эти дни. Последние слова, которые сорвались с его губ, напоминали рык раненого загнанного в угол зверя.

— Я не смогу без неё, Пол, — задыхаясь от слёз, проговорил Йен. — Я люблю её, больше жизни люблю, понимаешь?..

В этот момент Йен мгновенно распахнул глаза и быстро поднялся на локтях. Тяжело дыша, он оглянулся вокруг: он находился в спальне, за окном было темно — по всей видимости, была ночь. Сомерхолдер посмотрел на часы и убедился в этом: они показывали 03:29. Хватая ртом воздух, он провёл рукой по влажным спутанным волосам и лицу. Щёки были мокрыми от слёз. Йен машинально повернулся влево, чтобы убедиться в том, что Нина с ним, но рядом её не было. Сомерхолдер, как безумный, вскочил с постели и включил в комнате свет. Всё, что он видел несколько минут назад, было настолько реалистичным, что ему было трудно понять, происходило ли это в действительности. Лишь спустя несколько минут к нему постепенно начало возвращаться чувство реальности, но всё увиденное настолько напугало Йена, что он на своём смартфоне начал листать журнал входящих и исходящих вызовов, чтобы убедиться, что буквально накануне вечером разговаривал с Ниной. Увидев на экране заветное имя абонента «Французский котёнок» и время последнего разговора — 21:49, он окончательно понял, что всё, что он видел сейчас, было сном. Сомерхолдер перевёл дыхание, но ещё долго не мог успокоиться: сон тесно переплетался с реальностью и он просто боялся в какой-то момент осознать, что всё увиденное им произошло на самом деле.

Заснуть Йен больше не мог. Открыв нараспашку все окна, потому что в помещении было душно, он спустился на первый этаж, чтобы выпить воды. Он не переставал прокручивать свой сон в голове и понимал, что ему был показан другой вариант развития событий, словно бы кто-то хотел, чтобы Йен сравнил чувства, которые он испытывал сейчас, с теми, которые он мог испытать, если бы в автокатастрофе погибла Нина, а не их сын. В этот момент для Йена всё встало на свои места. Он по-прежнему был слаб, случившееся выбило его из колеи. Но он понял: как бы больно ему ни было сейчас, он в силах пережить потерю ребёнка. А вот без Нины он уже не сможет. Неважно, где, как, когда… Главное — чтобы рядом с ней, всегда, до последнего вздоха, что бы ни случилось.

В больнице Нина провела около двух недель. Всё это время Йен находился рядом с ней, часто ночевал в палате на соседней койке, невзирая на уговоры друзей хотя бы немного отдохнуть. Сомерхолдер ждал того момента, когда врачи разрешат забрать девушку домой: он был уверен, что там, вне холодных белых больничных стен, ей будет легче прийти в себя. Да и сам он ощущал в себе потребность быть рядом с ней.

Однако Йен ошибался. После всего произошедшего Нину словно подменили: от жизнелюбивой девушки с лёгким нравом и сильным характером не осталось и следа. Осложнялось всё тем, что после ДТП у неё появились сильные головные боли, которые подолгу не давали ей заснуть, и постоянный недосып также сказывался на её поведении: она стала более раздражительной и теперь гораздо острее реагировала на какие-то бытовые мелочи. Если Йен после всего случившегося начал ценить всё то, что у него было, и в первую очередь — отношения с ней, то у Нины всё было наоборот: казалось, что Йен и всё, что он чувствует, теперь было ей совершенно безразлично.

Каждое утро, привыкнув к спорту с самого детства, Йен выходил на пробежку. Обычно это было в шесть-семь часов, когда на улице уже светло, но не так жарко, как днём. Учитывая то, как Нина теперь чутко спала, Сомерхолдер старался делать всё, чтобы не разбудить её, но получалось это не всегда: она просыпалась даже от малейшего шороха.

— Йен, ну сколько можно? — с нескрываемым раздражением спрашивала она, когда он, даже не надевая тапки, вставал с кровати, чтобы осторожно выйти из комнаты. — У меня и так голова раскалывается, а тут ты как слон ходишь! Господи, как же меня это достало…

— Чёрт, малышка, прости, пожалуйста, — виновато бормотал он.

— Просто дай мне поспать, — с какой-то ненавистью просила Нина. — Уходи уже, раз собрался, чего встал?

Именно поэтому от утренних пробежек ему на время пришлось отказаться. Если он даже изредка всё-таки выходил по утрам на улицу, чтобы «намотать» пару кругов, то накануне ложился спать в гостиной, чтобы лишний раз не беспокоить Нину.

Часто по ночам не высыпался и Йен. Теперь Нине всё чаще начали сниться кошмары, с невероятной точностью повторявшие ДТП, в которое они попали. Болгарка с криком просыпалась в холодном поту, и Йен тотчас же вскакивал с постели.

— Нина, что случилось? Опять? — с беспокойством спрашивал он, прижимая болгарку к себе.

— Синий Mitsubishi нёсся прямо на нашу машину… Этот скрип тормозов… Стёкла звенели… Ты был весь в крови… — заикаясь, бормотала она.

— Ш-ш-ш, это просто сон, слышишь? Никакого ДТП нет, ты сейчас дома, — говорил он, гладя девушку по волосам. — Видишь, я рядом. Всё хорошо. Может быть, тебе принести воды?

Постепенно Нина успокаивалась, а затем снова засыпала, но за ночь такое могло происходить несколько раз, и порой Йен сам ни с того ни с сего просыпался, даже когда ей не снились кошмары: ему казалось, что она кричит.

Врачи лишь разводили руками и говорили одно: «Ждите. Со временем это должно пройти». Но Йена волновало не только состояние Нины: он видел, как она теперь к нему стала относиться, и ему было больно. Даже когда она прижималась к нему ночью после того, как проснётся, он видел, что она делает это, скорее, машинально, просто потому, что, для того, чтобы успокоиться, ей надо ощутить, что рядом кто-то есть, а не потому, что она хотела как-то выразить свои чувства к нему. Йен верил, что время лечит, но переносить эту пытку и день за днём, будучи не в силах что-либо изменить, наблюдать, как родной человек, сломленный жизненными обстоятельствами, просто теряет себя и становится чужим, было всё труднее.