====== Глава 57 ======

В полутёмную гостиную зашёл Йен. Нина сидела на диване, обняв колени, и, не моргая, тяжело дыша, смотрела на танцевавшие в камине языки пламени.

Йен с полминуты стоял сзади Нины, то ли боясь двинуться дальше, то ли надеясь, что она сама обратит на него внимание: в помещении было тихо, и не услышать, как он вошёл, она не могла. Наконец, Сомерхолдер сделал несколько шагов вперёд, обойдя диван и присев рядом с девушкой.

— Нина, уже поздно, — шепнул он. — Тебе нужно поспать.

— Я не хочу спать, — ответила Добрев, даже не повернувшись.

Йен понял, что вновь столкнулся со стеной, которую выстроила вокруг себя болгарка, пытаясь закрыться ото всех. Впускать в свой мир его она не хотела, и от этого ему становилось больно.

— Может быть, тебе сделать чаю? — несмело спросил Сомерхолдер. — Английский, чёрный, как ты любишь.

— Не нужно. Йен, пожалуйста, оставь меня, — попросила Нина, впервые к нему повернувшись.

Мужчина посмотрел ей в глаза: в них уже не было слёз, но осталось дикое исступление, отчаяние и ненависть.

— Нина, я всего лишь хочу помочь, — едва слышно произнёс он дрожащим голосом.

— Неужели ты не понимаешь, что ты не в силах это сделать и что-то исправить? — спросила Добрев.

Сомерхолдер сидел рядом с девушкой, не шелохнувшись, и чувствовал себя совершенно растерянным, опустошенным и каким-то беззащитным, неспособным противостоять обстоятельствам и что-либо возразить.

— Нина, — несмело прошептал он и впервые легонько коснулся её плеча. — Я знаю, как тебе сейчас больно, и…

— Нет, не знаешь, — грубо перебила его болгарка.

Её слова на мгновение послужили для него чем-то вроде холодного душа: услышать их от неё мужчина не ожидал. Они звучали с необъяснимой злобой и каким-то упрёком, отчего в глубине души Йен почувствовал сильную обиду, но, понимая, как ей сейчас сложно, постарался не показать виду и лишь негромко сказал:

— Это был и мой ребёнок тоже.

— Все эти семь месяцев ты не чувствовал ничего из того, что ощущала я, — ответила Нина. — Просто не мог — потому, что со своим ребенком в первую очередь связана мать. Я не смогу тебе объяснить.

Йен обратил внимание на то, что речь девушки была несколько заторможена, и иногда ему казалось, что произносить отдельные слова ей особенно сложно. Но всё это он списал на эмоциональное потрясение.

Сомерхолдер отвернулся и посмотрел на ярко-оранжевое пламя.

— Знаешь, когда у меня начались проблемы с сердцем, Пол, как и ты, часто навещал меня в больнице, и мы с ним подолгу разговаривали абсолютно на разные темы, — вдруг задумчиво проговорил он. — И однажды он сказал мне: «Человеку не даются испытания, которые ему не по силам». И теперь, спустя время, я осознал, что, наверное, это действительно так, — сказал он, вновь взглянув на девушку.

Нина повернула голову в его сторону, и их взгляды встретились вновь. Йен ловил себя на мысли, что в последнее время очень боялся смотреть ей в глаза, потому что уже не мог найти в них ничего из того, что он так любил в её лучистом взгляде.

— Ты ещё как-то пытаешься оправдать произошедшее? — с искренним изумлением, как будто не веря своим ушам, спросила она.

— Нет, — мотнул головой Сомерхолдер. — Но мы не в силах изменить то, что случилось. И поэтому мне не остаётся ничего, кроме как принять это. Это невероятно трудно и больно, но это нужно, чтобы жить дальше.

Брюнет сделал небольшую паузу, но вскоре продолжил:

— Я проклял тот день — потому, что тогда я потерял своего ребёнка. Но в этот же день я почувствовал себя счастливым — когда узнал, что ты осталась жива.

Нина молчала, и Йен не решался прервать эту паузу, хоть и очень надеялся вновь услышать её голос и, может быть, понять, что лёд тронулся. Но всё было тщетно.

— Мне нужно побыть одной, — наконец произнесла она.

— Нина, может быть…

Закончить фразу болгарка ему не дала.

— Уходи.

В голосе Нины было слышно железо

Йен тихо вздохнул и встал с дивана, понимая, что пытаться в чём-то её убедить бессмысленно.

— Я буду спать на первом этаже. Зови, если понадоблюсь, — напоследок сказал он, но девушка не отреагировала.

Сомерхолдер вышел из гостиной и почувствовал, как у него начинает болеть сердце. Ему казалось, что ещё чуть-чуть — и он сойдёт с ума в бесконечной смене этих беспощадных дней, течение которых теперь приобрело для него совершенно иное значение. Хотелось уснуть, забыться, уйти от этого всего. Йен ощущал себя загнанным зверем в клетке, из которой не было выхода. Он терпел и пытался убедить прежде всего самого себя в том, что совсем скоро всё наладится, но с каждым днём всё отчётливее осознавал, что эти слова не имеют под собой никакого основания: их с Ниной мир рушился, и это не красивая метафора. Это — реальность, которая делала им обоим невероятно больно.