Шрифт:
Вышла секретарь и пригласила свидетеля Полякова. Юра вошёл в кабинет судьи, его дело слушалось тем же судьёй Епифановым.
– Свидетель Поляков, что вы скажете по поводу проживания ребёнка после развода.
– Ребёнок должен жить с матерью.
– Закон не утверждает этого столь категорично.
– Мать в девочке души не чает. Особенно после случившегося с первым ребёнком.
– А что случилось с первым ребёнком?
– монотонно спросил судья.
– Его похитили из роддома на второй день после рождения.
– Нашли?
– Нет. Ищем до сих пор. Дочь три года не могла придти в себя от ужаса. Конечно же девочка должна жить с ней.
– А у матери есть возможность содержать дочь?
– Каждая мать прокормит своё дитя. Она же не на улице будет жить, а с нами.
– У девочки будет отдельная комната?
– Она будет жить вместе с матерью.
– По справке отца у него в доме двенадцать комнат и прислуга. Материальная обеспеченность. Согласно нашего запроса ваша дочь нигде не работает и не имеет постоянного дохода. На что вы рассчитываете, если сами являетесь безработным?
– Я подрабатываю, где могу. Дача наша приносит доходы.
– В данном случае суд решает, где будет лучше для ребёнка. В доме отца, или на квартире у родителей матери?
– Я вас прошу...
– Суд выслушал ваши доводы, и приходит к выводу, что мать ребёнка содержать пока не может.
– Разрешите сказать, - закричала взволнованная Вера.
– Не разрешаю. Мы вас уже выслушали. У отца дочери есть вопросы к матери или ходатайства к суду.
– Есть, - ответил Павел, поднимаясь с места.
Юра вдруг увидел, что Крутых сидит на скамейке рядом с корреспондентом местной газеты "Время".
– Скажите, пожалуйста, Вера Геннадьевна, сколько вы имеете рабочего стажа после окончания института?
– Семь месяцев, - ответила она.
– И почему вы не работали? Вам что-то мешало?
– продолжал он.
– Рождение сына. После его похищения я не могла ни физически, ни психически думать о работе.
– Позвольте усомниться в ответе гражданки Поляковой-Ивановой-Крутых. Она действительно три года проливала слезы, терроризировала всех, чтобы её жалели...
– Крутых, я делаю вам замечание...
– Позвольте закончить, ваша честь и вы поймёте, почему я так говорю. Перед ней все ходили на цыпочках, ублажали, подавали еду в постель, выносили капризы, оскорбления, а она всё более и более входила в роль несчастной матери.
– Что ты говоришь?!
– крикнула Вера, - опомнись!
– Я говорю и отвечаю за свои слова. Ребёнок не был похищен. Она сама письменно отказалась от него в роддоме и передала за деньги людям, пожелавшим его усыновить.
Раздался невыносимый шум. Вера громко рыдала. Геннадий Алексеевич ворочал головой, переводя взгляд с Павла на дочь. Юра в ужасе привстал и не знал, что ему делать. Шокированный небывалым скандалом судья, успокаивал присутствующих.
– Тихо!
– крикнул он так громко, что сорвал голос.
Все смолкли. Это была зловещая тишина ожидания обличения виновной в столь неслыханном обвинении.
– У вас есть доказательства?
– Вот они!
И Павел положил перед судьей какую-то бумагу.
– Вера Геннадьевна, подойдите сюда, - пригласил ее судья.
Вера встала, шатаясь подошла к столу и, судья, подав ей бумагу, спросил:
– Это ваш почерк?
– Мой.
– Заявление написано вами?
– Да, - ответила она.
Подпись ваша?
– Моя.
– Секретарь, занесите в протокол сказанное гражданкой Крутых под роспись.
Веру заставили расписаться. Всех интересовало, что там в заявлении. Судья взял бумагу в руки и громко прочёл заявление от гражданки Ивановой Веры Геннадьевны об отказе от ребёнка и передаче его в руки усыновителей. А также обещание никогда не искать и не предпринимать мер к возвращению ребенка назад. Дата. Подпись. Роддом N1.
Ужасное молчание повисло над залом суда. Глухой нервный ропот негодования исходил от присутствующих на заседании людей. Геннадий Алексеевич онемел, ноги стали ватными и не слушались. Он видел, как Вера заваливается набок. Секретарь выскочила, чтобы вызвать скорую помощь.
– Опять трагедию разыгрывает перед вами. Актриса. Она три года вот так всех заставляла на цыпочках перед нею ходить.
Юра молча поднялся со своего места, схватил не ожидающего такого подвоха Павла за шиворот и, поддав под зад коленкой открыл дверь. В коридоре он врезал ему ещё и вышел на улицу. У него сердце разрывалось от боли за Василия. Но он пока ничего не мог думать о поступке Веры.