Шрифт:
– Может это провокация?
Но ведь она признала свое заявление, подпись признала. Юра шел, курил, останавливался и не знал куда ему пока деваться. Он не мог рассказать всего Василию, слишком страшной была правда.
– Она может покончить с собой?
– вдруг испугался он.
– Нет, Василия нужно найти, что-то предпринять, пока этого не сделает пресса.
– Господи, - простонал верный друг.
– Неужели женщины настолько коварны?
– Он шел долго. Присаживался на скамейках, вскакивал, бежал, останавливался. Можно было подумать, что этот человек вдребезги пьян.
Василия он нашёл в кабинете. Тот стоял у окна и курил. Юра увидел, что его друг взволнован не менее его самого.
– Мне позвонил Самохвалов из газеты "Время" и рассказал, что было на суде.
– Я там был.
– Значит правда, то что завтра появится в печати?
– Да. Со слов Крутых и её заявления.
– Она что же не опровергла, не объяснила ничего?
– Ей стало плохо, она не смогла говорить, вызвали скорую
– Увезли в больницу?
– Не знаю. Я этому поддал под зад. Башкой двери открыл. И ещё пару раз врезал в коридоре.
– При свидетелях?
– Прямо в зале заседания башкой, а остальная часть в коридоре, без зрителей.
– Девочку оставили ему?
– Конечно.
– Что ты думаешь по этому поводу?
– Не знаю.
– Веришь тому, что было сказано?
– Не знаю. Она же признала свою подпись и заявление в целом.
– Не понимаю, как такое могло случиться. Тут что-то не так.
– В тебе говорит любовь. Факты - против неё.
– Она может покончить с собой.
– Может.
– Этому надо помешать.
– Но как?
– Я пойду к ним домой.
– Думаешь примет твоё утешение?
– Это не важно, главное уберечь от необдуманного поступка.
Василий сел в автомобиль и остановился у подъезда Вериного дома. Он позвонил в дверь. Открыла Таисья Васильевна.
– Порадоваться пришёл?
Василий молча отстранил женщину в сторону и вошёл в комнату. Вера полулежала на диване. Слезы беспрерывно текли из глаз, она их даже не вытирала. Василий опустился на диван и взял ее руку.
– Маленькая моя, успокойся, я разберусь с этой чудовищной ложью.
Он гладил её по голове, плечам и она открыв глаза, хрипло спросила:
– Ты мне веришь?
– Конечно верю, только тебе. Там не было ни одного слова правды. Успокойся, пожалуйста.
Она прильнула к нему, как маленькая обиженная девочка и громко зарыдала. В комнату вбежала мать, за ней отец.
– Я подумала, - что...
Увидев картину представшую перед глазами родители предпочли исчезнуть, не мешать. И это остановило отчаявшуюся Веру.
– Ты спас меня сегодня.
– Поэтому и приехал.
– Ты правда разберёшься?
– Конечно. Ты сейчас отдохни, а завтра...
– Я не могу ждать завтра, иначе сойду с ума. Ты хочешь знать откуда взялось это заявление об отказе от ребёнка?
– Да.
– Я его написала, но для другой женщины, с моими данными, из детского дома она, не могла воспитывать малыша и попросила меня написать это проклятое заявление.
– А почему не сама?
– У неё была сломана рука. Я у главврача в кабинете написала вместе с ней эту бумагу. А он попросил и подпись поставить. У неё правая рука не действовала.
– Ты мне никогда этого не рассказывала.
– Когда было разговаривать, если сына украли. Я вообще не придала этому значения и забыла обо всём.
– Ты помнишь внешность этой женщины?
– Конечно. Как будто сегодня с ней рассталась.
– Ты хорошо рисуешь, не можешь набросать портрет?
– Смогу. Только сейчас руки трясутся.
– А главврач. Это тот самый старичок?
– Нет, он был средних лет, на киноактера похож.
– Ты больше не встречала эту женщину?
– Однажды видела из машины, она садилась в автобус.
– Какого маршрута?
– Не помню. Но он останавливается на площади Победы. В сторону реки.
– Фоторобот создать поможешь?
– Наверное. Хотя черты лица теперь уже нечёткие, размытые, столько лет прошло.
– Ты подумай, а мне пора.
– Ты приедешь?
– с надеждой спросила его Вера.
– Обязательно, скоро.
Она осталась одна. Шквал страдания, ненависти, стыда, ужаса вновь зажали в тиски. Она вдруг поняла, что ненавидит жизнь, такую несправедливую. Машинально пошла на кухню и там обнаружила таблетки сильнодействующего успокаивающего средства. Сердце разрывалось от боли за дочь.