В День Святого Валентина, во время обеда, Люциус Малфой, надев свой лучший смокинг с алмазными запонками, встал на одно колено перед Нарциссой и громко, уверенно, ничуть не стесняясь ошеломленных взглядов преподавателей, предложил Нарциссе Друэлле Блэк руку и сердце. Свое намерение соединить свою жизнь с представительницей дома Блэков он недвусмысленно подтвердил великолепным кольцом из белой платины. Бриллиант и три изумруда сверкали и переливались, рождая причудливые блики на стенах.

Что могла ответить Нарцисса в этот момент? Когда все студенты Хогвартса изумленно смотрели на нее? Когда слизеринцы поднимались со своих мест и хлопали в ладоши, а на лицах их сияли искренние радостные улыбки? Когда Малфой торжествующе наблюдал за выражением ее ошарашенного лица? Улыбка на губах слизеринца тоже была искренней, настоящей. Ведь как не радоваться тому, что одним ударом ты не только поверг противника наземь, обратив его в ничто, но и полностью подчинил своей власти?

Нарцисса не могла ответить «нет». Ее семья бы отвернулась от нее. Ее репутация была бы разрушена до основания, а весь факультет презирал бы девушку после того, как она не только отказала самому достойному избраннику, но и отвергла его своеобразную попытку «примирения». Все ждали, что Люциус отомстит Нарциссе, и каждый находился в предвкушении этого события, но Малфой поступил иначе. Он «благородно простил» слизеринку, словно бы говоря: «Я понимаю, ты единожды оступилась, с кем не бывает?» И отказать после такого было бы равносильно социальной смерти. А для Нарциссы положение в обществе и семье было всем. Особенно сейчас, в такие неспокойные времена.

И она, тихо и устало вздохнув, уверенно ответила: «Да». Ее улыбка дрожала, а слезы отчаянно подступали к горлу, но Нарцисса Блэк достойно выдержала этот удар. Она чинно опустилась за стол, благосклонно принимая поздравления своего факультета и время от времени улыбаясь Люциусу, который восхищался ей: в достаточной мере, чтобы каждый поверил в искренность его чувств, но все же скупо и сдержанно, чтобы не переиграть. Кольцо на левой руке Нарциссы до боли жгло ей палец, но она терпела, дожидаясь, когда же сможет остаться одна и отшвырнуть этот кусочек металла прочь от себя.

— Дорогая? — мягкий баритон Малфоя и его руки, оплетающие талию Нарциссы, прервали размышления девушки.

— Не думай, что я так просто сдамся! — ее голос дрогнул, но она вырвалась из объятий Люциуса и отскочила в сторону.

— О чем ты, Цисси? Я не понимаю, — Малфой продолжал дьявольски улыбаться. Он всегда был строг к ней, но теперь, совершенно внезапно, стал само внимание — обходительный, ласковый, нежный. Любая девушка растаяла бы в его руках, но Нарцисса очень хорошо знала, каким искусным манипулятором является слизеринец. Взять хотя бы бедняжку Паркер, которая до сих пор была уверена, что смогла обыграть Малфоя.

— Не трогай меня, — холодно произнесла Нарцисса, оправляя платье.

— Я надеюсь, ты все же одумаешься, — Люциус наклонил голову, не переставая улыбаться. — И прошу, не забывай надевать кольцо. Если оно не подходит тебе по размеру, мы всегда можем это исправить.

С этим словами Малфой вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь. Кольцо было идеальным, как по исполнению, так и по размеру, но очередное напоминание о том, что она обязана носить его на публике, лишь усилило ощущение, что теперь Нарцисса — рабыня и полная собственность Люциуса Абраксаса Малфоя.

— Я не сдамся так просто, ублюдок, — отчаянно произнесла она и, зажмурившись от отвращения, аккуратно надела кольцо на палец.

*

Франция, Гренобль, 15 февраля, раннее утро

— Ваше имя, мадемуазель? — администратор гостиницы был бесконечно услужлив и доброжелателен. Еще бы — при таких-то ценах.

— Лилиан Буассье, — коротко представилась Лили Эванс на чистейшем французском. Ее родителям всегда нравился этот язык, и они не преминули обучить дочь.

— Прошу вас, — мужчина нагнулся и ловким движением вытащил из ящика ключи от номера.

Лили благосклонно кивнула и, поправив роскошный кашемировый шарф, направилась к лестнице. Ее номер-люкс находился на втором этаже и ждал свою новую хозяйку вот уже неделю. Честно говоря, Лили до сих пор удивлялась, как ее «деловому партнеру» удалось забронировать номер всего за неделю до приезда в Гренобль. Эванс усмехнулась, представив изумленное лицо Джеймса, если бы тот узнал о том, кто же помог Лили и, более того, предоставил ей внушительную сумму денег. Но гриффиндорец ведать не ведал о том, что происходит за его спиной.

После того трагического известия Джеймс, вопреки всем доводам разума, отдалился от друзей, найдя неоценимую поддержку в лице Лили Эванс. Гриффиндорка искренне сочувствовала другу, вздрагивая каждый раз, когда случайно ловила его мертвый, безжизненный взгляд. Столь дико было смотреть на Поттера и не видеть на его лице приветливой улыбки, смешинок в глазах, не слышать радости и задора в его голосе… Ремус попросил Лили приглядывать за другом, чтобы тот не натворил глупостей, но Эванс уже и сама догадалась, что Поттер ни за что не оставит свою затею с местью тем Пожирателям, что были замешаны в автомобильной катастрофе.