— А… слизеринцы?

— Они, как и все прочие факультеты, принадлежат Хогвартсу и будут…

— Но профессор…

— Да этих тварей нужно!..

— Вы же видели, что они сделали?!

— Они точно виноваты, точно!

Ученики повскакивали со своих мест, яростно глядя на Дамблдора.

— Неужели мы должны терпеть в своей школе убийц, профессор? — наконец, высказал всеобщее мнение Джеймс.

— Вы знаете ситуацию, мистер Поттер. Среди Слизерина также есть раненные, не имеющие никакого отношения к Пожирателям ученики. И если вы потребуете исключения некоторых из них, они могут с тем же успехом потребовать и вашего. Око за око.

— Но я ни в чем не виновен!

— Вы действительно полагаете, что министерство это заинтересует?

— Конечно, нет, — тихо и зло пробормотала Дорказ. — Они же все купленные.

— Каков план действий, профессор? — спросил Фрэнк. Он единственный не поддавался всеобщей панике и раздору.

— Я оповещу вас о ближайшем собрании Ордена. Сейчас я прошу лишь одного — присматривайте за своими товарищами и не лезьте в бессмысленные драки. Мои давние друзья Дедалус и Карадок проследят за происходящим.

***

Слизеринские гостиные

Долбаный мир преподнес им всем очередной сюрприз. Еще позавчера они с Блэком прижимали друг друга к стенке, Джеймс подначивал Сириуса из-за того самого злополучного ремня под заливистый смех странно похорошевшей Эванс, а Ремус и Паркер сидели как проклятые в библиотеке и готовились к предстоящим ТРИТОНам.

А что сегодня?

А сегодня наступил настоящий Армагеддон. Замок вроде бы стоял на месте, большая часть учеников все еще была жива, нападения Пожирателей вполне успешно блокировались мракоборцами, но мир… на самом деле он рухнул. Рухнул в тот момент, когда сошедший с ума темный волшебник решил напасть на ни в чем неповинных детей прямо посреди магического Лондона. Интересно, он хотя бы представляет, что ему этого никто никогда не простит? Или свою власть он желает построить на фундаменте из чужих костей?

На следующее утро после начала войны ситуация стала еще хуже. Пожиратели подступили со стороны Запретного Леса, за пределами Хогсмида обосновалась колония оборотней под предводительством Фенрира, серая Эмили не спала всю ночь и что-то бормотала себе под нос, Сириус спал лицом, словно с него сняли кожу, а поверх набросили тряпичную маску, жалкую и безликую. Даже Эванс — вот уж нескончаемый источник солнечного света и тепла — ходила мрачная, дрожащая, с яростно сжатыми губами.

Беата задумчиво провела рукой по матовому холодному белому мрамору слизеринского камина. Говорят, сам Салазар проектировал это громадное, богато украшенное драгоценными камнями и отделанное благородными металлами чудище. Беату всегда забавляло, когда камин разжигали, и ласковые оранжевые язычки пламени освещали просторную гостиную таким чуждым светом. Огонь казался заточенным в глотке страшного белого зверя, будто пытался вырваться на свободу, но не мог, огражденный скалящимися зубьями, которые «украшали» подкаминную полку.

…Вот они с Блэком, тяжело дышащие, словно только что вынырнувшие на поверхность из-под толщи давящей воды, врываются внутрь и падают на пол. Прямо на пушистый темно-зеленый ковер, вышитый змеиными узорами, смутно похожими на дьявольские силки…

Беата устало вздохнула и опустилась перед камином на колени. Огонь внутри рванулся к ее пальцам, словно умоляя: «Освободи, освободи же меня отсюда!»

…Блэку плевать, что их может кто-нибудь увидеть. А Беата, пожалуй, была бы даже рада посмотреть на изумленные, искривленные отвращением лица сокурсников. Сириус вжимает одну руку в пол возле ее головы, второй лихорадочно рвет ее футболку за ворот. Беата смеется ему в губы, обдавая горячим дыханием, немного рваным, немного пьяным. Ее руки уже где-то внизу, на опасной границе Блэковских жестких черных волос, уходящих от живота к паху…

Спринклс усмехнулась, разглядывая мраморную морду скалящегося волка, возвышающуюся над камином. Очередное «изящное» дизайнерское решение. Малфой всегда говорил, что это волк-прародитель оборотней, верный слуга чистокровных волшебников и Салазара Слизерина в частности. Будто он нутром чует грязную кровь и оберегает хозяев от осквернения чести и рода. Теперь, когда Спринклс знала, что Малфой и сам не прочь побегать в своей волчьей шкуре, она поняла, почему слизеринец с таким жаром и пафосом рассказывал всем первокурсникам о звере.

…Сириус рвано выдыхает, сжимая рукой ковер, и тот собирается под его пальцами и мнется словно жалкая тряпка. Беата усмехается, соскальзывая рукой все ниже, в расстегнутые джинсы Сириуса, и то сжимает руку, то едва касается пальцами его мучительно горячего тела. Блэк подается вперед — неосознанно и жадно. Он сам сейчас похож на зверя, охваченного страстью и желанием. Беата чувствует, как ее собственная футболка наконец рвется на части, открывая чуть бледную, лихорадочно горячую кожу. Она стонет и изгибается, когда Блэк скользит губами по ее шее, невыносимо медленно спускаясь вниз — ему доставляет удовольствие мучить ее теперь, после всех месяцев взаимных подколок, насмешек, ожидания…

Этот дурацкий волк смотрел на них тогда с невыразимым презрением, она точно видела это. Спринклс ухмылялась в ответ жалкой шавке и таки показала ему средний палец, пока Блэк стаскивал с нее джинсы, не особенно заботясь об их сохранности. Казалось, если бы волк мог, он бы отвернулся, но бедняга был заточен в бездушный мрамор и все, что ему оставалось — ненавидяще смотреть на два жарких, охваченных возбуждением тела, сплетающихся прямо на ковре святая святых Слизерина. О, они осквернили эту чертову гостиную в эту ночь так, как этого еще не делал никто.