— А если серьезно?

— А если серьезно, Блэк, ты, видимо, не очень хорошо представляешь, на что способны оборотни в полнолуние, которые даже не пытаются сдержать свою звериную сущность.

— Ты не имеешь к этому никакого отношения, Спринклс.

— О-о-о! Я имею ко всему этому самое прямое отношение, спасибо Дамблдору, — Беата скривилась. — Я говорила со своими, гм, родственниками. Некоторыми из них. И некоторые из некоторых изъявили желание поддержать Дамблдора в этой войне. Мы будем сдерживать нападение оборотней на школу и Хогсмид, и я искренне надеюсь, что до вас эта волна не дойдет. И прежде, чем ты начнешь возмущаться, — Беата приложила пальцы к губам Блэка, — я скажу тебе кое-что, Сириус. То, что тебе необходимо принять. Ты останешься здесь, с друзьями, с Ремусом. Ты будешь приглядывать за ними. Со мной ты не пойдешь.

Блэк молчал и как-то странно смотрел на Беату. У него были спокойные-спокойные глаза, мучительно темные, глубокие, отрешенные.

— Зачем тебе быть там? — наконец спросил он. Абсолютно безучастно, словно спрашивал, какой кофе она хочет на завтрак.

— Я уговорила этих людей, Блэк, повела их за собой. Подала им пример. Что случится, если я откажусь из-за какой-то вшивой трусости? Или из-за сомнительного желания не волновать тебя? Ты бы поступил так же на моем месте.

— Почему я не могу пойти с тобой? — бесстрастно спросил Блэк. Казалось, между миром и Блэком откуда-то сверху рухнула массивная стена, напрочь отгородив его от общества живых людей. Беате не особо нравилось это его новое состояние, но и выбора она не видела.

— Потому что ты не обучен бороться с оборотнями, а нас этому учили в большей или меньшей степени. У нас есть преимущества над ними. В конце концов, я же рассказывала тебе ту историю: из-за нас оборотни появились, нам с ними и воевать. — Беата помолчала, но так и не дождавшись ответа, добавила, почти оправдываясь: -Там будут и мракоборцы тоже, Блэк и… и я не знаю, что еще сказать.

Сириус продолжал молчать, глядя куда-то сквозь Беату, потом вздохнул, осторожно отстранил ее руку от себя и ровно промолвил:

— Постарайся вернуться. — После чего вышел неспешным шагом из слизеринских гостиных, оставив Спринклс в полном недоумении и с легким чувством досады.

Просто вышел.

Молча, черт его побери!

А если она там сдохнет?

— Блэки, — пробормотала Беата. — На кой черт я связалась с этой долбанутой семейкой?

***

Подвалы Хогвартса, полнолуние

— Тебе не кажется, что близкое соседство с оборотнем губительно для здоровья? — слабо прошептал Ремус, прикованный к серой холодной стене.

У Ремуса от этого холода болели кости и сводило мышцы, но он держался, как мог. Знал, что скоро боль затопит его гигантской волной и уж на что-что, а на замерзшие мышцы он жаловаться не будет.

— А тебе не кажется, что ты слишком много шутишь? — также тихо спросила Эмили.

Когтевранка сидела рядом на хлипком стульчике, принесенном откуда-то из заваленных хламом нижних комнат. По настоянию Дамблдора, Помфри и мракоборцев, Ремуса заперли в одном из подвальных помещений Хогвартса, находившихся ниже даже слизеринских гостиных. Здесь было сыро и донельзя тоскливо, свет факелов рвано освещал каменный пол, рисуя на нем своеобразные желтоватые узоры, но уюта не приносил. Паркер казалось, что она пришла навестить особо опасного заключенного. Впрочем, примерно так оно и было.

— Почему не Визжащая Хижина? — спросил Ремус. Он выглядел еще более уставшим и изможденным, чем этим утром — предчувствовал свое второе за пару суток превращение. Толстые заколдованные цепи крепко держали его прикованным к стене и холодили обнаженные руки и грудь. Простецкие штаны были единственной одеждой Люпина. «Все равно порвутся», — сказал он.

— Эмили, почему не Хижина? — повторил он вопрос, с трудом концентрируя взгляд на закусившей губу девушке.

— Там… ученики, Ремус, — вяло и неубедительно ответила она, отворачиваясь, а он ничего не мог сделать, чтобы заглянуть ей в глаза, обнять, успокоить.

— Там и раньше были ученики. А сейчас я в замке, в самом его сердце. Что будет, если я вырвусь?..

— Все будет хорошо, Ремус, — тихо, куда-то в сторону сказала Эмили, болезненно сжимая собственное запястье правой рукой.

— Эмили, что…

— Все будет хорошо, — с нажимом произнесла она и взглянула на Ремуса сверху вниз.

У нее был странный ожесточенный взгляд. Словно она сама не верила в то, что говорила, но отчаянно цеплялась за иллюзорную надежду.

— Ты же понимаешь, что через час тебе придется выйти, да? — мягко спросил Люпин. — Тебе нельзя здесь быть. Тебе нужно будет запереть дверь с той стороны, наложить чары и уйти, чтобы не… не слышать.

Эмили продолжала смотреть на Ремуса, молча и как-то дико.

— Ты узнал меня, — вдруг сказала она чужим голосом.

— Что? — опешил Ремус.

— Ты. Узнал. Меня. — Она помолчала и вздохнула. — Тогда, на карьерном смотре, когда кто-то все-таки обратил тебя. Ты был в развалинах, увидел нас с Эдгаром, бросился вперед, а затем убежал. Потому что узнал. Я видела это по твоим глазам, понимаешь?

— Не очень, — честно ответил Ремус.

— Не глупи, Люпин, — тихо сказала Эмили, поднимаясь и опасно медленно приближаясь к парню. Она вдавила свои маленькие ледяные ладошки ему в грудь, продолжая смотреть со смесью недоверия и надежды. А Ремус едва сдержал порывистый выдох, почувствовав этот резкий контраст между холодом ее рук и жаром в собственном теле. — Ты смог узнать меня, смог контролировать себя хотя бы секунду. Значит, шанс есть?..