Она отвернулась, а он понял, что она услышала все, что ему не хватило смелости сказать вслух.

Блейз был слишком увлечен своими мыслями, своими навязчивыми идеями, чтобы придавать излишнее значение тому, что с Малфоем творится такая же фигня, как и с ним самим когда-то. И лишь когда он, отчаянно пытаясь забыться на танцполе, увидел побледневшее лицо Грейнджер, которая не сводила взгляд с Драко, ему словно влепили пощечину. Блейз понял, что они оба, он и Малфой, ведут себя как полнейшие идиоты: говорят не то, что думают, делают не то, что хотят, проводят время не с теми, с кем хотелось бы. И если у него самого на осуществление последнего было слишком мало шансов, уже было слишком мало, то у Малфоя шансы все ещё были. И пропорционально каждой новой появившейся на лице Грейнджер эмоции во время того, как она смотрела на Драко, танцующего с этой глупой приставучей итальянкой, таким взглядом, словно её ударили ножом в спину, эти шансы растворялись, рушились, и Блейз не мог просто наблюдать за этим. Он знал, каково это, терять нечто тебе дорогое из-за глупых, никчемных поступков, а потому — будь это Малфой или кто-то другой — не мог никому пожелать того, что сам когда-то пережил.

Когда Грейнджер ушла, он понял, что просто уже не в силах изображать безучастность. Конечно, это было неправильно с его стороны, конечно, он знал, что возможно потом пожалеет об этом, но сейчас просто не видел другого выхода.

Блейз, извинившись перед девицей, с которой танцевал последнюю пару песен, подал знак Малфою отойти в сторону, и когда они оба приблизились к ограждению, за которым начиналась дикая часть пляжа, он взял Драко за грудки и с силой впечатал того в проволочную стену.

— Какого черта здесь происходит, Малфой? Только не говори мне, что между тобой и сучкой Грейнджер ничего нет. Откровенно говоря, ты меня уже затрахал этой своей неопределенностью, смотреть на тебя жалко.

Он выпалил это на одном дыхании, уставившись прямо в глаза Драко, который выглядел так, словно ожидал чего-то в этом духе. Уже в следующую секунду Блейз почувствовал толчок в плечи и едва сохранил равновесие, чтобы не упасть.

— А мне, Забини, жалко смотреть, как ты все ещё роняешь слюни по девке Уизли, в то время, как она — позволь тебе напомнить — без пяти минут жена драгоценного Поттера, — горячо выпалил Малфой, злобно смотря на него.

Эти слова — как только Блейз услышал их, ему показалось, что что-то внутри него окончательно разрушилось, оставив после себя лишь мерзкую пустоту.

Кажется, он совершенно забыл, что собирался вывести Малфоя на чистую воду, что собирался высказать ему все, что он думает обо всей этой ситуации. Но теперь… Нет. Теперь в висках стучало лишь одно: «без пяти минут жена».

Жена.

Джинни — жена.

Что?!..

— Ты не знал, верно? — голос Малфоя прозвучал спокойно, но с такой горечью и едва различимым сочувствием, что Блейз не мог решить, чего ему хочется больше — ударить Драко или почувствовать удар самому, только бы заглушить это медленно растекающееся чувство где-то в груди. Чувство до того мерзкое, прожигающее, отвратительное, что он не нашел ничего лучше, чем вернуться обратно на танцпол к той блондинке, которая радостно ему улыбалась и с готовностью приняла в свои объятия.

Конечно, это не могло заглушить, помочь, освободить, но остаться одному, наедине с этой зияющей прямо где-то в районе сердца дырой не было сил.

Очень долго он не мог прийти в себя, на автомате что-то говорил, как-то двигался в такт музыки, словно пытаясь убедить себя, что ничего не произошло, что то, что он только что узнал — ерунда, что его это вообще не должно волновать, потому что так много времени прошло и неудивительно, что Джинни…

Через какое-то время он про себя безразлично отметил, что Малфой начал танцевать с Грейнджер, начал о чем-то с ней говорить, и внезапно к нему пришло осознание того, что Драко знает об их с Уизли прошлом. Эта мысль казалась сейчас ничтожно маловажной, мало волнующей его, потому что было кое-что, что трогало его гораздо больше.

Разбитые вдребезги надежды.

Он уловил недалеко от себя мелькнувшие в толпе языки огненно-рыжих волос, и когда почти убедил себя, что ему показалось, увидел её обеспокоенное, встревоженное лицо на противоположном конце танцпола. Она смотрела на Драко с Гермионой, её грудь вздымалась от нервного дыхания, и было видно, что она просто не знает как поступить.

Джинни, Джинни, неужели ты не понимаешь, что уже слишком поздно что-то менять, как-то препятствовать тому, что было безвозвратно запущенно?

Внезапно она вздрогнула и медленно перевела на него взгляд. Блейз видел, как она замерла с тенью испуга в глазах, а затем посмотрела на ту, что так крепко обхватила его за шею и тянула губы в надежде, что он поцелует её. И внезапно Блейзу стало противно, а одновременно с этим больно, что он совсем не хочет прикасаться к губам этой готовой на всё блондинки, в то время, как Джинни, та, которую он все ещё хотел целовать, давно уже подставляла свои губы не ему.

Наверняка, он слишком резко оттолкнул от себя ни в чем не повинную девушку, потому как та крикнула ему вслед несколько возмущенных, далеко не самых приятных фраз. Но ему было все равно, только бы убраться подальше отсюда, только бы не видеть это лицо на том конце танцпола, только бы не смотреть в эти глаза, в которых читалось… Сожаление? Отчаяние? Раскаяние? Это был один из тех редких моментов, когда Забини просто не смог выбрать один правильный вариант.

Шум волн нарастал, море с каждым шагом становилось ближе, и Блейз был вполне серьезно настроен окунуться в него прямо так, в одежде. И плевать, что по колдо-радио передавали шторм, плевать, что это опасно, плевать на все. Только бы заглушить, забыть, только бы…

— Блейз, пожалуйста! Стой.

Её отчаянный голос парализовал его. Её голос полоснул по свежей ране, и тогда он обернулся, чтобы… Что? Сказать ей, упрекнуть её, достучаться до неё? Что, черт возьми, он мог сделать?

А она стояла всего в паре метров от него, такая несчастная и хрупкая, словно та запуганная девчонка, которую он успокаивал поздними вечерами в Хогвартсе, пытаясь разогнать все призраки её недавнего прошлого.