Но время безнадежно упущено. И в этом виноват только он сам.

— Просто если бы ты сказал, если бы ты хотя бы приехал за мной, то… — она качала головой, говорила так спокойно, словно эти слезы, оставляющие на её щеках мокрые дорожки, были и не её слезами вовсе.

Внезапно Блейз понял, понял до конца, почему тогда не сложилось. Они ждали друг от друга чего-то, что позволило бы им окончательно перешагнуть черту, но так и не дождались. Возложили друг на друга надежды, которые так и не оправдались. Джинни хотела услышать от него слова, которые он и сам хотел от неё услышать, но ни ей, ни ему не хватило смелости, чтобы озвучить их.

Словно взглянув на неё впервые, Блейз тихо спросил:

— А разве ты хотела, чтобы я приехал за тобой? Ты же не отвечала на письма, я думал, тебе все равно…

Джинни отчаянно замотала головой. Казалось, ещё чуть-чуть и она окончательно сломается: тело уже потряхивала мелкая дрожь.

— Я… Я ведь тоже…

Больше она говорить не смогла, но ему и не нужно было большего. Все самое важное он понял итак.

До конца не осознавая, что он делает, Блейз схватил её лицо в свои руки, отчаянно притянул к себе и поцеловал её. Она не сопротивлялась, наоборот, с готовностью прильнула к нему, прижалась так горячо, словно хотела выразить в этом жесте все, что наболело, зарубцевалось, а теперь вновь вскрыто и вот здесь, на поверхности. Они прижимались друг к другу губами, языками, говорили что-то бессвязное и оба понимали, что это их последний поцелуй, что такого больше уже никогда не будет. Руки блуждали по телам друг друга, воздуха мучительно не хватало, но Блейз скорее предпочел бы задохнуться, чем оторваться от неё. Только сейчас, сжимая её в своих объятиях, он понял, как сильно скучал, как безумно ему не хватало её все это время. Была б его воля, он бы ни за что не прервал этот поцелуй, но всё решила она сама: внезапно, упершись ладонями ему в грудь, она с силой оттолкнула его. Её лицо раскраснелось, стало абсолютно мокрым от слез, губы дрожали, а в глазах отражались все те эмоции, которые он испытывал сам: отчаяние, безнадежность, растерянность и боль, боль, которая затмевала все прочие чувства.

— Мы не поняли друг друга тогда, но теперь уже слишком поздно. Прости.

Она сказала это еле слышно, и Блейз едва поборол в себе желание вновь притянуть её к себе. Вместо этого на какое-то время он закрыл глаза и опустил голову вниз. Мысли сменяли одна другую, и все они были настолько кричащими, отчаянными, что рождали в голове полный хаос, вылившийся в острую головную боль.

— Значит, ты выйдешь за него? — его голос прозвучал словно откуда-то издалека.

Ответа не последовало, и Блейз взглянул на Джинни. Она переминалась с ноги на ногу и сильно кусала припухшие от поцелуя губы.

«Нервничает», — бесстрастно пронеслось в его голове, и Блейз мрачно усмехнулся своим мыслям. Что толку уметь разбираться в чьих-то чувствах, когда теперь это абсолютно бесполезно?

— Я люблю его, Блейз, и я не хочу отказываться от этого чувства вновь. Я не хочу совершить ещё одну ошибку, даже если…

Она осеклась, глубоко вздохнув.

— Даже если что? — устало спросил он, наперед зная ответ.

Джинни на несколько секунд замерла, смело всматриваясь в его глаза.

— Даже если смогу исправить предыдущую, — наконец, выдохнула она.

Блейз долго смотрел на неё. Смотрел, потому что просто не мог говорить. Казалось, любое слово причинит ещё большую боль и ему, и ей.

Джинни словно это понимала, а потому стояла напротив него, заламывая пальцы, жутко нервничая, но не говоря ничего. В конце концов, Блейз, горько улыбнувшись, подошел к ней, в последний раз взглянул ей в глаза и мягко, едва ощутимо коснулся её щеки:

— Чтож, будь счастлива. Ты это заслужила.

Он шел прочь, не оборачиваясь, потому что знал — стоит ему остановиться, оглянуться назад, и он пошлет все к черту, он сделает так, что она будет с ним. Он не сможет отпустить её, и он был уверен, стоит ему попытаться, и она сдастся почти без боя.

Но в этом и была херовая драма любви: он всё ещё слишком любил её, эту рыжую девчонку, разбившую ему сердце, чтобы позволить ей быть несчастной. Ведь главной проблемой было то, что Блейз не знал, будет ли она счастлива с ним, если бросит Поттера, если пойдет наперекор своей семье и друзьям, но был уверен, что если оставить все, как есть, она будет счастлива наверняка. А любовь — отвратительная, ужасная штука — творила с ним удивительные вещи: она не позволила рисковать Блейзу таким сомнительным для него, но таким важным для неё понятием — «счастьем» только во имя собственного блага.

Кажется, в эту минуту, когда он принял окончательное решение, где-то глубоко внутри в нем умер эгоист, забрав с собой навсегда последние ошметки надежды.

***

Закат раскрасил небо в удивительные цвета, и Драко невольно восхитился, насколько прекрасным кажется все вокруг в эти последние минуты перед наступлением сумерек. Он чувствовал себя дико уставшим, абсолютно обессиленным: сегодня у них с Грейнджер было целых две тренировки, причем одна из них под надзором шумной итальянки Марии, которая слишком много говорила и ещё больше требовала. Успокаивало лишь то, что завтра, наконец, уже состоится то самое выступление, к которому они так отчаянно готовились последние дни.

Драко медленно перевел взгляд на Гермиону. Она стояла недалеко от него с закрытыми глазами, облокотившись спиной о пальму. Одной рукой она держала пару босоножек, которые, похоже, у неё даже не было сил надеть. Они закончили их последнюю перед выступлением репетицию всего пять минут назад, и, судя по тому, как выкладывалась Грейнджер, не было ничего удивительного в том, что сейчас она до сих пор не могла прийти в себя.

После их разговора на вечеринке, Драко с досадой обнаружил, что она начала его избегать. Не то, чтобы раньше они много общались, но последние несколько дней Грейнджер пресекала любые его попытки завести разговор на темы, не касающиеся танцев. Удивительно, сейчас они виделись и проводили время вместе гораздо больше, чем когда-либо, но, при этом, общались ничтожно мало. Конечно, он понимал, что послужило тому причиной: в прошлый раз, тогда, на танцполе, они оба едва сдержались, чтобы не переступить черту. И, очевидно, она решила вести себя очень осторожно, намеренно держала дистанцию в их общении, да и вообще, старалась сохранять такт, словно они были обычными коллегами. Хотя, на самом деле, кто они друг для друга? Совершенно точно ещё не друзья, но уже не враги. Что-то среднее между этими двумя понятиями, что-то, словно качели, раскачивающееся то в одну, то в другую сторону.