Я подошла к столу вплотную и склонился над Омутом памяти, вглядываясь в его глубины. Помедлила, прислушиваясь, затем вынула палочку. И в кабинете, и в коридоре царила полная тишина. Я тихонько коснулась палочкой содержимого Омута.

Серебряная субстанция внутри закружилась очень быстро. Я наклонилась над ней и увидела, что она стала прозрачной. Снова посмотрев вниз, я увидела какую-то комнату, словно бы через круглое окошко в потолке… Если я ничего не путала, это был Большой зал.

Вмиг мое дыхание уже затуманивало поверхность мыслей Северуса… мою волю будто парализовало… если я сделаю то, к чему меня так неодолимо тянет, это будет чистым безумием… я задрожала… Северус мог вернуться в любой момент…

Набрав полную грудь воздуха, я окунула лицо в мысли Северуса. Пол кабинета тут же накренился, и я полетела в Омут памяти головой вперед.

Я падала в холодной тьме, отчаянно кувыркаясь по дороге, и вдруг…

Я стояла посреди Большого зала, но четыре факультетских стола куда-то пропали. Вместо них в зале было больше сотни отдельных парт, обращенных в одну сторону, и за всеми сидели ученики — низко склонив головы, они что-то писали на пергаментных свитках. Тишину нарушали только скрип перьев да редкий шелест поправляемого пергамента. Очевидно, здесь шел экзамен.

Солнечные лучи потоками струились через высокие окна на склоненные головы, которые на ярком свету отливали золотым, медным, каштановым… я осторожно огляделась вокруг. Где-то здесь должен быть Северус… ведь это его память…

И он действительно был тут — за партой, прямо позади меня. Я смотрела как зачарованная. Северус-подросток выглядел чахлым и нездоровым, словно деревце, выращенное в темноте. Его прямые сальные волосы подметали столешницу, от крючковатого носа до пергамента, на котором он строчил, было не больше полудюйма.

Я сразу же вспомнила свои школьные годы и то, каким тогда представлялся мне Северус.

Возможно, из-за его внешности он меня и не привлек, что ж в нем тогда нашла мать Поттера?

Его рука так и летала по пергаменту — он написал, по крайней мере, на фут больше своих ближайших соседей, хотя его почерк был совсем мелким и строчки тесно лепились друг к другу.

— Еще пять минут!

Я чуть не подскочила от неожиданности. Обернувшись, я увидела невдалеке, между рядов, макушку профессора Флитвика. Профессор двигался мимо мальчика с взъерошенными черными волосами… сильно взъерошенными черными волосами…

Я дернулась так резко, что сбила бы соседние парты, будь я из плоти и крови, но вместо этого просто скользнула, как во сне, через два ряда в третий. Спина черноволосого мальчишки стала ближе… вот он распрямился, отложил перо и подвинул к себе пергамент, словно для того, чтобы перечитать написанное…

Это был Джеймс Поттер. Его глаза были светло-карие, нос чуть длиннее, чем у Поттера, а на лбу не хватало шрама, но у обоих были одинаково тонкие черты лица, те же губы, те же глаза; вихор у Джеймса на затылке был точно таким же, как у Гарри.

Джеймс отчаянно зевнул и взъерошил волосы, растрепав их еще сильнее. Потом, кинув взгляд на профессора Флитвика, повернулся на сиденье и ухмыльнулся мальчишке, сидящему на четыре ряда дальше его.

Я увидела Сириуса, поднявшего большой палец в ответ на ухмылку Джеймса. Сириус лениво откинулся на спинку стула, наклонив его так, что он стоял только на двух ножках. Он был очень обаятелен: его прямые черные волосы падали на лоб с небрежным изяществом, о каком не могли бы и мечтать ни Джеймс, ни Северус, и сидящая за ним девочка с надеждой глядела на него, хотя он, похоже, вовсе ее не замечал.

И почему я тогда его не замечала, когда училась в школе, ведь у нас разница всего каких-то пять лет?

А еще через две парты от нее сидел Римус Люпин. Довольно бледный и изнуренный на вид (может быть, приближалось полнолуние?), он был поглощен работой — перечитывал свои записи, почесывал подбородок кончиком пера и слегка хмурился.

Значит, где-то поблизости должен быть и Хвост… И действительно, не прошло и нескольких секунд, как я заметил его — щуплого мальчишку с острым носиком и мышиного цвета волосами. Хвост казался встревоженным: глядя в свой пергамент, он грыз ногти и ковырял носками пол. Время от времени он с надеждой косился на свиток соседа.

— Отложите перья! — проскрипел Флитвик. — Это и к вам относится, Стеббинс! Пожалуйста, оставайтесь на местах, пока я не соберу ваши работы! «Акцио»!

Больше сотни пергаментных свитков взмыли в воздух и, ринувшись в протянутые руки профессора, сбили его с ног. Раздался смех. Несколько учеников с передних парт встали и, взяв Флитвика под локти, помогли ему подняться.

— Благодарю вас… благодарю, — пропыхтел Флитвик. — Очень хорошо. Теперь все свободны!

Я обернулась и заметила неподалеку Северуса, который пробирался к двери, перечитывая на ходу свой билет. Сутулый и угловатый, он двигался как-то судорожно, точно паук, и его сальные волосы подпрыгивали при каждом шаге.