Поднялся ветер, его плач постепенно превратился в вой. Тяжелые плотные облака сомкнулись вокруг затухающей луны. На плечи и капюшон упали первые хлопья снега. Следопыт стряхнул их, но не потому что боялся холода. Когда он был жив, он знал, что если построить убежище глубоко в лесах, толстый слой снега удержит в нем тепло и спасет от холодной смерти. Как давно это было.

Упырей становилось все больше и больше. Казалось, им не будет конца: они слепо карабкались друг по другу, топоча босыми ногами. Скрученные, исхлестанные, искусанные льдом тысячелетние деревья склонялись и стонали, и из богорощи, что росла наверху, были видны кроваво-красные пятна листвы. Эта буря может прикончить целую армию, и это еще только осень.

Когда первые мертвецы добрались до него, следопыт вступил с ними в бой. Он слышал, как гудят заклятия в камнях, и старался не подходить близко. Те упыри, которые подошли к скале, были сброшены вниз. Скоро целый строй разрозненных обрубков, по-крабьи цепляясь за снег, неустанно полз вверх по холму. На снегу застывала мерзлая черная кровь.

Следопыту не нужно было останавливаться на отдых, он не чувствовал голода и жажды. Я меч во тьме, я дозорный на стене. Он однажды произнес эти слова, а с ними и другие, перед чардревом, так похожим на те, что возвышались сейчас над ним. Старые боги. Это единственные боги к северу от Стены. Следопыт не верил в богов, и его можно было понять. Что за боги могли сотворить такое? Сотворить такого, как он?

Нет. Он будет стоять здесь до рассвета и сражаться. Его меч не из обычной стали, он может рассечь мышцы, которые соединяют этих тварей. Это мой долг. И даже смерть его не остановит. Еще одно воспоминание, слишком слабое, чтобы облечь его в слова, которые однажды произнес его брат. Это был черный брат или кровный брат? Его кровный брат, у него их было два, нужно вспомнить… но нет, он должен сражаться…

И тут он увидел лютоволка.

Зверь сломанного мальчика. Варга. Оборотень, вот он кто. Может отбросить свое тело, свои бесполезные ноги и побежать, слившись воедино с большим серым золотоглазым волком, которого звали – и следопыт находил это ироничным – Лето. Лето не пошел за своим хозяином внутрь холма. Частью своей души он мог бы это сделать, но только частью - остальное было диким, словно лесная чаща. Дети Леса не ели мясного, только ягоды и корни, и пили воду из потайного родника. Волк не смог бы этим прокормиться. Дети Леса сами стали бы для него едой.

Здесь тоже было немного пропитания, разве что белки. Поэтому огромный лютоволк становился все более худым, голодным и диким. Следопыт не мог определить, есть ли внутри мальчик, длится ли еще эта связь, помнит ли волк что-нибудь – может быть, помнит даже больше, чем он сам.

Но сейчас Лето был окружен кольцом упырей, и их становилось все больше.

Следопыт видел, как волк рычит, обнажая клыки, как он бросается на мертвецов, напирающих со всех сторон. Его золотистые глаза сверкали почти так же ярко, как их голубые. Потом он встал на могучие задние лапы и набросился на одного из упырей. Волк и упырь вместе рухнули на снег, мертвые пальцы вцепились в густую серую шерсть на горле Лета.

Лютоволк рычал, вставал на дыбы, боролся, но не мог сбросить с себя мертвяка. Вновь и вновь они катались по снегу, яростно сражаясь. Волк крепок, словно закаленное железо, но все же он живой, и его можно убить. А если его убьют и он восстанет бессмертным, как это происходило со всеми животными, которых убили мертвецы…

Он убьет сломанного мальчика. Он прикончит следопыта. Он может убить и Детей Леса, а вместе с ними и слабую надежду на приход весны.

«Я должен пойти к нему, - подумал следопыт. – Я должен его спасти».

Но пойти к Лету означало оставить дверь, вход, который он охранял в течение трех поворотов луны…

Рывки волка стали слабее. Его рычание перешло в придушенный хрип, а из пасти потекла пена.

Сейчас или никогда.

Следопыт напрягся и вложил всю свою силу в мощный прыжок. Он пронесся над головами разъяренных упырей, и на мгновение ему показалось, что он может летать. Затем он рухнул вниз, перекатился, вскочил и побежал.

Его меч вонзился упырю в череп. Наружу хлынули протухший мозг, черная кровь и обломки костей. Даже упырь не может не заметить, что ему снесли полбашки, и этот лихорадочно забился, выгибаясь назад, как пронзенная острогой рыба. Лето уперся лапами в землю и с рычанием открыл пасть.

Почти обезглавленный упырь повернулся к следопыту. Тот поднял меч. Иди ко мне.

Так и случилось. В следующий миг они сошлись. Меч следопыта пронзил бледный живот упыря, и оттуда вывалился клубок замерзших внутренностей. И все же это не остановило мертвеца. Холодные руки вцепились в холодные руки, выворачивая, разрывая, ломая, хватая, размалывая. Они боролись лицом к лицу, и упыри сомкнулись вокруг них в молчании.

Вдруг меч следопыта сломался.

Он услышал лишь пронзительный скрежет, дрожащий и гудящий, словно гнездо обозленных шершней, а потом его меч рассыпался на осколки, осталась только рукоять. Тогда он выбросил руку вперед и воткнул обломок меча упырю в глаз до отказа. Но тот все равно не остановился. Трупное зловоние ударило следопыту в лицо, и он скривился.

Глаз лопнул и превратился в черную шипящую слизь, которая дымилась и разъедала сталь, будто кислота. Но в другом глазу все еще мерцал огонь. Мертвец видел.

Следопыт потерял равновесие. Тяжело, словно камень, он упал в сугроб. Призрачная боль пронзила вывернутую ногу. Упыри остервенело карабкались к проходу - над ним, вокруг него, мимо него.

Заклятья… Следопыт не знал, действуют ли еще они. Огонь отпугивает мертвецов. Но огня не было. Тьма. Тьма и смерть. Вороны так и говорили.