Волк плакал. И надсадный плач его воем проносился над деревьями, по равнине, угасая где-то вдали. Но там уже другие члены стаи несли песню своего сородича дальше, за самый горизонт. То была песня печали, песня голода. И вся земля, одетая в белый подвенечный саван, внимала этой песне. Но не стоило ждать от неё жалости и уж тем более милости. Она лишь неторопливо отсчитывала время, которое осталось волку, прежде чем тот испустит дух, напитав почву своими соками.
В том не было её вины. Так много грустных и так мало весёлых песен слышала земля в последнее время, что успела зачерстветь к чужому горю. Неудивительно, ведь веселье приходилось выжимать из себя железными тисками, в то время как грусть свободно растекалась в воздухе. Протяни руку, схвати, запихни в глотку и горлань, сколько влезет.
Annotation
Роман с закосом под славянское фэнтези. Итоговая версия. Последнее обновление: 15.03.2017
Анциферов Денис
Анциферов Денис
Духи заснеженных равнин
Пролог.
Волк плакал. И надсадный плач его воем проносился над деревьями, по равнине, угасая где-то вдали. Но там уже другие члены стаи несли песню своего сородича дальше, за самый горизонт. То была песня печали, песня голода. И вся земля, одетая в белый подвенечный саван, внимала этой песне. Но не стоило ждать от неё жалости и уж тем более милости. Она лишь неторопливо отсчитывала время, которое осталось волку, прежде чем тот испустит дух, напитав почву своими соками.
В том не было её вины. Так много грустных и так мало весёлых песен слышала земля в последнее время, что успела зачерстветь к чужому горю. Неудивительно, ведь веселье приходилось выжимать из себя железными тисками, в то время как грусть свободно растекалась в воздухе. Протяни руку, схвати, запихни в глотку и горлань, сколько влезет.
– Деда, а почему волки злые?
Маленькая девчушка лет семи настойчиво смотрела прямо на старика своими зелёными глазками. И так проникновенен был её взор, что оставить дитя без ответа было бы несправедливо. А соврать - и вовсе непростительно. Вот и приходилось на каждый вопрос душу выворачивать.
"Ведьма растёт. Ей-богу ведьма. А всё-таки родная кровь" - думал дед, печально улыбаясь.
Телега летела по просёлочной дороге, едва различимой в темноте, слегка подскакивая на колдобинах. Вокруг стояла такая тишина, что даже в скрипе снега под колёсами чудилось нечто важное. А вопрос внучки так и вовсе приобретал некий сакральный смысл.
– Нельзя так про волка, внуча. Он наш самый близкий брат. У них там в лесном царстве свои семьи, свои деревни и боги свои имеются. Даже тоскует он по-человечьи: с песней. Если уж волк зол, то человек тогда каков?
– Какая же волку тоска?
– не унималась девочка.
– Волк в лесу самый главный. Даже алиды его боятся.
При упоминании алидов дед со злобой зыркнул на внучку. Не хватало ещё, чтобы один из них услышал её глупые речи и обиделся! Тогда уж точно не миновать им беды.
Девочка испугалась, вся сразу сжалась под осудительным дедовым взглядом и замолкла. И так нелеп и умилителен был этот маленький комок, отчаянно нуждавшийся в защите от холода и ужасов ночи, что сердце старика смягчилось.
– Ну что пригорюнилась, дурочка? Сама ведь знаешь, что негоже лесных хозяев поминать.
– Хорошо, деда, не буду, - кивнула девочка.
– Добро, - успокоился старик и продолжил.
– У волка одна тоска: родительская. Когда детки его голодают, то так беснуется серый, что и к лесу не подходи. От бессилия всё.
– Жалко его. Жалко, но страшно, - сказала девчушка и сильно-сильно прижалась к деду.
– Не страшись, лебёдушка. Нам бы ночь продержаться, а днём и передохнуть можно будет. Да и до деревни всего два дня пути осталось. Не заметишь, как пролетят.
Девочка в ответ лишь сладко зевнула и засопела. Дед даже позавидовал, как легко и просто ребёнок может заснуть, не смотря на все трудности пути. Вот в чём сила юности.
Ночь ещё только вступала в полную силу, так что до утра было ещё очень и очень нескоро. Лошадь впереди тяжело хрипела и нуждалась в отдыхе, но дед не мог позволить ей остановиться. Лес здесь был так близко к дороге, что при желании можно было устремить взор в чащу, пытаясь выведать его секреты. Но старик не решался на это. И боялся он увидеть совсем не волков, чей вой раздался будто бы всё ближе и ближе. Много других ужасов скрывал в себе лес. Будь он один, старик бы даже обрадовался приближению волков. Это значило, что никто пострашнее не заинтересован в его бедной душе. Но с ним был ребёнок. И потому деду было неспокойно уже и от такого соседства.
Недовольное урчание возвратило его к более земным проблемам. Желудок отчаянно нуждался в пропитании. Они не если с самого обеда, но их скудных запасов хватало разве что на одну-единственную трапезу. И то деду не стоило и рассчитывать на нечто большее, чем краюха хлеба да водица. Внучка держалась молодцом, не ныла и спокойно переносила все тяготы. Но её силы таяли. Без сытного обеда она могла и не пережить оставшийся участок пути, каким бы малым он ни был. И тогда всё через что они прошли, оказалось бы бессмысленным и ненужным.
Вдали замаячила чья-то тень. Сначала деду показалось, что это дорожный камень или причудливо выгнутое дерево, но вскоре старик разглядел, что это был человек.
Он махал руками, стараясь, чтобы его заметили. Одинокий путник, не желавший в столь поздний час шагать по свету на своих двоих. Деду, как и любому доброму человеку, стоило бы остановиться. Ведь подобрать попутчика в дороге - это всегда к счастью. Но он не мог подвергнуть опасности внучку.
Мало ли, кто вздумал показаться им на дороге в столь поздний час... Мог это быть лихой молодец, чьи дружки уже сидели в засаде, ожидая момента, пока повозка встанет на месте. А дальше - раз! И голову деда проломят топориком. А что сделают с внучкой, старик и думать не хотел.