— Ну ты даешь, Бродяга.

— Кстати, о поезде... — явно наслаждаясь произведенным эффектом, Сириус разлегся на диване, как собака, словно хотел похвастаться тем достоинством, которым... Питеру даже думать об этом не хотелось. — Мне одному интересно, почему Сохатый рассказал о мертвеце в экспрессе Хагриду и даже Нотту, а не нам?

Если Блэк решил сегодня добить его, Питера, то у него это официально получилось.

А он ведь только-только забыл о том, как легко и просто Джеймс присвоил себе его поступок...

А тут на тебе.

— ... а я говорю тебе, что это Нотт! Он что, просто так его обвинил при всех?!

— Вот именно, Бродяга, вот именно, при всех! Убийца, скорее всего, тоже был там и все слышал!

— Гениально, он что, хочет, чтобы его во сне прикончили?

— Сириус, ну ты сам подумай, зачем он сказал это Хагриду? Это ведь все равно, что Дамблдору в ухо нашептать!

— Я не понимаю только одно: зачем все это делать в одиночку?! Почему нельзя было сразу сказать все нам?!

— Может, он... — Питер замялся, когда они оба одновременно повернулись к нему. — Может, он просто боялся, что по школе поползут слухи, и ему от... отомстят?

Сириус фыркнул и перестал злиться.

— Хвост, только последнее дерьмо станет бояться этих ушлепков.

— Не стоит их недооценивать, Сириус. Но меня, если честно, волнует другое: что имел в виду Нотт, когда говорил про Лили? Про то, что она будет первой?

— Понятия не имею. Но если он тронет ее хотя бы пальцем, Джеймс его убьет, — совершенно серьезно сказал Сириус, взъерошил волосы и вдруг пружинисто вскочил с дивана. — Ладно, завтра же прижмем Сохатого к стенке, пусть все выложит как на блюдечке. Хватит секретов.

С этими словами он пошел в спальню мальчиков, прихватив свою сумку. И даже не взглянул на горку конвертов за окном...

Сириус осмотрел комнату и снова сунул подушку под голову.

Поборов желание швырнуть напоследок чем-нибудь еще и в Питера, Джеймс обернулся под мантией в оленя. Красная комната привычно выкрасилась в насыщенный фиолетовый цвет.

Где-то в подполе пробежала мышь, Сириус перевернул страницу, все трое дышали вразнобой, у Питера урчало в животе, наверху кто-то разговаривал, запах табака был таким сильным, что Джеймс мотнул рогатой головой.

Стараясь не стучать копытами, он поднялся по винтовой лестнице, ведущей в спальню девочек. Возле двери снова обернулся собой и приоткрыл заветную дверь...

Лили сидела на своей постели, спиной к нему, в розовой футболке и клетчатых пижамных штанах. Волосы ее были собраны на макушке в растрепанный узел и торчали вокруг головы пушистым золотистым облачком, мягко касаясь обнаженной беззащитной шеи. Джеймсу захотелось скользнуть по ней губами и зашептать что-нибудь грязное на маленькое розовое ушко...

Она сегодня была просто сама не своя. И говорить отказывалась наотрез, а потом ещё и спряталась здесь. Если Эванс думает, что его может остановить заколдованная лестница — она его слишком плохо знает.

Джеймс закрыл дверь. Лили подскочила и обернулась.

— Ты...т...как ты поднялся по лестнице?!

— Ш-ш! — Джеймс осмотрелся, но пологи на остальных кроватях были плотно задернуты. — Тебе лучше этого не знать! — он игриво дернул бровью, но Лили даже не улыбнулась. Наоборот, вся как-то съежилась, сжалась в комок и снова обняла колени руками.

— Ну что с тобой? — он присел на край ее постели. Лили опустила голову и уткнулась лбом в скрещенные руки. — Эванс, что стряслось? Это из-за той драки?

Лили замотала опущенной головой.

— Слушай, если тебя напугал этот ушлепок, можешь не волноваться, он тебя и пальцем не тронет! Он знает, что за это я ему всю руку вырву. И ногу. И яйца.

Лили съежилась еще сильнее. Не девушка, а узел из нервов, честное слово.

— Лили-и, — Джеймс боднул её, но Лили только отвернулась, мученически морща лицо. Тогда он не выдержал, схватил её за щиколотки и силой выпрямил её ноги, так что Лили шлепнулась на подушку.

— Ой, Джеймс, что ты...

— Выкладывай, что там у тебя, — приказал он, плюхаясь рядом и подпирая голову кулаком.

— Я не могу тебе этого сказать... — ломким голосом проговорила она. — Это слишком... слишком страшно и глупо.

— Да теперь ты просто обязана сказать!

Лили снова поморщилась и закрыла лицо ладонями.

Глядя на нее, Джеймс вдруг ни с того ни с сего вспомнил, как лет в семь обнаружил у себя стояк, сначала носился с ним как слоненок с хоботом, а потом двое суток собирался с духом — чтобы рассказать все отцу.