Перламутр в котле кружится и кружится, и пахнет дорогим виски...

Звон стекла, и перламутр разливается по столу и капает на пол... попадает на руки и одежду... тягучий... сладкий аромат... корица... виски... вишня...

Зелье...

«Амортенция!» — ликующе возопил рассудок, и Сириус тут же провалился в глубокий сон.

====== Отметины и Метки ======

Это было не раз, это будет не раз

В нашей битве глухой и упорной:

Как всегда, от меня ты теперь отреклась,

Завтра, знаю, вернешься покорной.

Но зато не дивись, мой враждующий друг,

Враг мой, схваченный темной любовью,

Если стоны любви будут стонами мук,

Поцелуи — окрашены кровью.

Николай Гумилев

Сириус проснулся и приоткрыл глаза.

В прогалины между деревянными балками на потолке закрадывались зябкие солнечные лучи. Снаружи вовсю заливались птицы.

Ну вот. Похоже, он проспал первый урок.

Сириус сонно улыбнулся и рассеянно провел пальцами по спине спящей девушки.

Овсяные кудрявые волосы Розмерты цеплялись за его руку. Он медленно накручивал их на палец, потом распутывал и снова накручивал...

После случая в кабинете Слизнорта прошла неделя. Самая трудная неделя в жизни Сириуса. Ценой огромных усилий он свел общение с Малфой до максимального минимума, даже ухитрился ликвидировать их совместный арест. Он помирился с Блэйк (ценой нескольких украшений) и непонятно каким образом заслужил прощение Анестези. Ну как, заслужил. Она просто пришла к нему в библиотеку, и они сделали это прямо на столе, в укромном местечке рядом с архивом. Потом она так же быстро ушла, как и появилась, а вечером Сириус обнаружил у себя в рубашке ее красное белье. Француженки.

И в первое время даже создалась видимость какой-то нормальной жизни... но потом все снова полетело к чертям.

Белобрысая ведьма влезла ему в голову и не желала уходить.

После того вечера он чувствовал себя так, словно вымазался в грязи. И это ощущение испорченности не отставало от него, а только усугублялось, так как они постоянно сталкивались в коридорах, в большом зале и на уроках. Она бесила его своими белыми малфоевскими патлами и надменным взглядом, но в то же время он слышал её запах, когда она проходила мимо, чувствовал её, одного её присутствия в помещении хватало, чтобы у него встал, как у какого-нибудь вшивого третьекурсника. И как с этим бороться Сириус не знал. Каждую ночь она приходила в его сны и делала такие вещи, что Сириус просыпался от того, что кончал в одеяло, как двенадцатилетний пацан, и потом часами стоял под душем и сначала смывал с себя чувство гадливости и отвращение, а потом думал о ней и дрочил, как сумасшедший. Днем он опять видел её и всё начиналось по-новой, Сириус чувствовал себя больным, а по ночам в душе, или вот как сегодня, в чужих объятиях ловил себя на том, что исступленно шепчет ее имя.

Дело принимало очень скверный оборот.

Сириус уже всерьез был готов поверить, что просто тронулся, но от этого его удерживала последняя соломинка — перламутр Амортенции, заляпавший его рубашку. Он специально не стирал ее и подолгу разглядывал розово-сиреневые пятна, словно в них было решение.

Вполне может быть, что он всерьез отравлен, и потому ему так плохо. И что если принять антидот, ему станет лучше. Но поговорить об этом было не с кем. Он не рассказал о случившемся даже Сохатому, а о разговоре со Слизнортом или мадам Помфри вообще не могло быть и речи. Так что Сириус горел, давился омерзением и только время от времени позволял себе подумать, какое было бы счастье, если бы он тогда в кабинете вырвал у нее палочку из рук и просто трахнул эту соблазнительную белобрысую дрянь. Как бы легко ему теперь жилось.

Сириус закрыл глаза, чувствуя, что снова проваливается в дрему.

Ночью, пока он забывался в объятиях пышногрудой сестры хозяина «Трех метел», снаружи начался проливной дождь, и теперь Сириус нутром чувствовал, что на улице сыро, холодно и противно. А в комнате, наоборот, было тепло, сладко пахло сливочным пивом, от волос Розмерты исходил пряный аромат яблочного сидра и карамели, и вся она была податливая, как растопленное сливочное масло. И по телу гуляло такое абсолютное умиротворение и удовольствие, что он готов был прожить в этой постели под стеганым одеялом всю свою жизнь. Под треск поленьев в печке, запах домашней еды и того чувства, когда нежная женская ладошка гладит тебя по груди...

— Кто такая Роксана?

Он распахнул глаза, и ему показалось, что огромная балка падает с потолка прямо на постель.

Бух... бух... бух-бух-бух-бух...

— Что? — он приподнялся, и Розмерта сползла с него, натянув одеяло на голую грудь. — Почему ты спрашиваешь?

Она пожала круглым плечом и подперла кулачком щеку.

— Ты назвал меня так. Когда мы начали, потом еще раз в процессе, и когда... — губы дрогнули в улыбке. — Закончили. Ты все время бормотал это имя. Это твоя новая девушка?

Сириуса даже передернуло.

Он сел.

— Нет, конечно! — он сунул в рот сигарету, тут же вынул ее и покосился на Розмерту. Она все так же спокойно улыбалась и подпирала голову рукой, глядя на него добрыми светлыми глазами.

— Слушай, Роуз... — он почесал в затылке и досадливо поморщился. — Извини.

— Да все в порядке, — легко ответила Розмерта, и Сириус преисполнился благодарности. — Поссорились, да? — с живым интересом спросила она, повыше натягивая одеяло.

— Она не моя девушка! — отрезал Сириус и добавил уже мягче: — Ты ведь знаешь, я в любом случае пришел бы к тебе, — Сириус ласково щелкнул ее по носу: — Роуз. Я всегда прихожу к тебе. Тем более, сейчас у меня на самом деле никого нет.