Отмыла и натерла заново мебель и всю утварь в гостиной, хотела, правда, старый посудный буфет, об который всегда боком стукалась, когда с нижней кухни полуведерный медный чайник таскала, переставить — да силенок не хватило. А про колдовство и не вспомнила, посидела, с веником в руках, по наставнице своей повздыхала и пошла дальше порядок наводить, наутро даже не обратив внимания, что буфет-то сам подвинулся дюймов на десять от двери.

За делами время быстро летит, две недели и промелькнули — белые зимние ночи прогнали на юг последнее тепло, а жители деревни так и не заметили, что хранительница их мест сменилась. Видно, хороша была забота старой месмы о своих, не ведающих о том, что они присмотрены, селянах: никто в деревне не недужил, краснощекие ребятишки, играя в снежки, громко горланили, скотина была справной, а молодухи, понесшие после осенних свадеб, в повивальной бабке еще не нуждались.

========== Зимние забавы ==========

Месма Дарнейла Килла, расчесывая косы, сидела на верхнем флете своей башни, откуда открывался красивый вид на долину. Снега уже легли основательно, от деревеньки остались торчать только синие островерхие крыши, а большак засыпало до самой весны, только узкие тропинки, протоптанные селянами, соединяли дома с амбарами и сараями, да с соседскими дворами. Лошадей и быков на зиму отводили на постой к родичам, за перевал, или в аренду тамошним фермерам, а всякую мелкую живность помещали прямо в подпольях — ведь росли жилища в нашей стороне, наоборот, не вверх, а вниз, уходя порой на три-четыре флета вглубь, где земля совсем не промерзала. И поэтому свиньи, например, выкармливались за холодные месяцы сами, роя, как огромные муравьи, новые ходы, для пропитания употребляя корешки и грибницы, и достигали таких размеров, что по весне завсегда брали первые призы на ярмарках в Ронхе. Да и приплод давали ого-го какой.

А еще диво — речка-то не замерзала! И даже мелкие ключи оставались горячими и высились над снежным настом в оплывах льда прозрачными голубыми колоннами — право, красотища несказанная!

Время двигалось к началу Астарских праздников, что проходят на первую третину зимы, когда народ, уже отдохнувший от осенней страды, дела свои все по хозяйству переделывал и начинал скучать. И особо детям и молодежи сидеть по домам становилось невмоготу; девушки от шитья и вышивки чуть ли не выть принимались, а подростки часто по пустяшному поводу драки прямо у колодца затевали — удаль некуда девать было!

А тут — игры на целую неделю! Женки и старушки начали пурны и сладкие пирожки печь, мелкотня к теплым опахам (1) и шапкам — цветные ленточки крепить, да деревянные копья строгать. А мужики с парнями принялись Город Астарлингов из снега и ледяных глыб возводить.

День за днем, наблюдая всю эту начавшуюся веселую суету, бывшая ученица Оренны тихонько вздыхала и спускалась к себе в заваленную травами, минералами и амулетами ронду (2), чтобы наедине с черным безымянным и неприветливым котом коротать вечера за колдовскими книгами.

Дарнейла и при жизни бабушки побаивалась этого огромного зверя. На руки тот, гордец, никогда не давался, только исключительно по своему желанию приходил иногда и садился рядом — будто какая-то пантера, право слово! А как глянет — так молоденькая месма (особенно попервой, когда еще восьмилетней сироткой попала к Орнелле в учение) и обмирала: глазищи — зеленые фонарики или крыжовник... но уж очень крупный, со сливу!

А ночи в наших краях действительно родились белыми, это на юге всё наоборот: летом светло — не уснешь, а здесь, как только луна-Моренница восходит, так и начинается второе время суток, по-нашему «белоскань». Так вот, к праздникам подготовка долгая, не сразу всех соберешь и пригласишь да на толпищу такую наготовишь! Дарнейла, как я уже говорил, приноровилась за изменениями в Воксхолле с башни поглядывать — всё развлечение и перемена в учении.

Деревня с высоты казалась девушке волшебным рождественским шаром (ну, если бы таковые водились в нашем мире!); а так ей, любопытнице такой, нашедшей по случаю в вещах своей покойной наставницы полированную хрустальную обоевыпуклую плашку, полюбилась эта забава: тайно рассматривать в магическое стекло вдруг становящихся близкими крошечных человечков, бегущих по делу между похожих на игрушечные домиками, или наблюдать, как на площади мастерят помосты для боев и танцев, протаптывают среди сугробов дорожки для гуляний, льют на реке лед… как растет ближе к Уктенскому лесу снежный городок. А если ветер был с гор, клоня синие столбы дыма в сторону башни, то юная отшельница могла слышать отголоски веселых разговоров — всё больше парней и немужних девок, — переклички селян и даже ссоры местных кумушек, визги детворы, обрывки песен работников и стук их молотков, гомон торговых гостей, привезших товары на ярмарку… Дарнейла щурилась на солнце, стараясь разглядеть в толпе сквозь свою хрустальную безделку хоть какие знакомые лица (ведь бывала вместе со старой хранительницей пару раз в деревеньке), но весь народ казался каким-то новым…

— Это «слезка» такая убогая! — поделилась она догадкой с котом, неизменно находящимся рядом. — Будто мутится в ней всё, только для розжига камина и идет… Негодная вещь, поломанная, видать. (Стекло ловило солнечные лучи даже ночью или если небо застилали грозовые тучи! Ну, это к слову).

Раздосадовалась месма, что ее-то в Воксхолле никто, вроде, не знает, так и на праздник, значит, не позовут! И собралась уже кинуть за ограду бесполезную окару (3) — как на выпуклой поверхности магического «дальнозора» отразилось… лицо красивого молодого мужчины, беззвучно что-то говорящего своему пожилому товарищу. Одеты оба были не по здешнему обычаю, да и не похожи на круглолицых и простоватых жителей долины. Парень — черноволосый, высокий, глаза такие жаркие, темные; лицо загорелое, а может, смуглый такой — южанин.

— И зубы, как жемчуг, — вслух сказала Дарнейла, чуть не носом упершись в стекло. Красавчик как раз в этот миг рассмеялся и поднял взор, вроде, на ее башню посмотрел… И только месма хотела повернуть хрустальную кругляшку, чтобы цвет глаз у незнакомца получше рассмотреть, — вскрикнула от боли и схватилась за руку, в которую по какой-то своей звериной причуде вдруг всеми когтями вцепился кот, до этого спокойно дремавший на ее юбке.

Стекло, конечно, выпало, пролетело сотню палинов (4), блеснуло пронзительной радугой и утонуло в сугробе.