Тёмный бесу повелел себе сыскать

Девку, бабу или парня, чтоб еб... ласкать.

Приведи, сказал, покраше, посторойней,

Да копыт своих корявых не жалей!

Бес обегал всю страну и не нашел;

Напоследок заглянуть решил в Воксхолл.

*

На девиц сперва уставился злодей:

Ножки толсты, мордаса, как у… блядей!

И, расстроившись ужасно, перебрался на забор,

Чтобы в бане раскаленной подглядеть парней позор.

"Во раздолбанные дырки! А друг друга не ебут!
–

Бес промолвил. — Понимаю, сыто жрут и много срут".

*

Уморился бес на жердочке сидеть,

Во пусты глаза на жирных баб глядеть,

По две тыквы, что повыше, впереди

И такие же округлые зады!

Ясно то, что попа там, где полоса,

Правда, зенки — ничего, ну и коса.

*

Словно бочки разожрались мужики,

(что под пузом — не доступно для руки!)

Как запляшут, затрясутся телеса,

Жопы кренделем, но сальны волоса.

Сиськи, ляжки — называется мужик!

И кадык в жиру заплывший, и елдык.

*

Ребятня шарами катится к столу.

Что за люди — только лыбятся и жрут!

Пропади ж ты, обожравшийся Воксхолл!

Бес махнул мохнатой лапой и ушел.

Ну хоть песни-то у нас заводные… м… простые (это я для примлеры частушечку, что припомнилась, привел), но нравы строгие, не подумайте чего! Ни одна девка замуж брюхатой отродясь не шла, ни женки, ни мужичье из домов по ночам по срамным делам не шастали, про вдов не скажу — не ведаю.

Так вот, пока добрела Дарнейла до деревенской площади, уже смеркаться стало, и народ к украшенному лентами всякими настилу у корчмы «Зеленый дрок» потянулся — на танцы. А кругом девицы в пух и прах разодетые, а ей всё боязно, хорошо, что всё-таки решила для приличия в кузовок товару прихватить (вроде по делу в деревню идет) да еще пяток мешочков с травой-черемницей, коя от простуды помощница. Вздохнула так, выдохнула для смелости — и товар свой предлагать стала:

— А вот кому жамка янтарная! — голосок-то у девушки звонкий, певучий. — Крепкая, трехлетняя. По грошу ковшик предлагаю или на пряники меняю! Налетай!

Да никто внимания не обращает — мимо спешат. Кому надо, дома уже пригубил, а иные толкаются, да смеются:

— Что ж ты поздно торговать вышла, оболда? Пойдем лучше плясать! — Ну и прочие подначки да шуточки.

— А хороша ль у тебя самогонка? — вдруг услышала приятный голос прямо сзади. Чепец на ней старинный был, такой «гусочкой» поля вперед выдавались, как козырек над крылечком, в таком и голову не повернешь, и сбоку ничего не видно. От неожиданности месма аж подпрыгнула и юлой крутанулась.

— Да вот, сударь, попробуйте! — сказала, зардевшись.

— А вот и попробую! — ответствовал высокий черноглазый незнакомец… Хотя Дарнейла-то его сразу узнала, так от этого еще сильнее смутилась, глаза опустила. Но ковшик парню подала.

— Сколько за все бутыли хочешь? — спросил тот, а ведь даже не пригубил.

— Десять грошиков… если не шутите.

— Все беру. Какие уж шутки! Сам купец — в хорошем товаре разбираюсь. — Кивнул он и за кошелем напоясным попялся, при этом полу своей длинной дорогой опахи откинул. И так получилось, что взгляд Дарнейлы прямо на ширинку его светлого сукна штанов упал! Мда. Перепугалась, отпрянула бедная и, уронив свой кузовок, бежать наладилась… Да так быстро!

Мерейю сразу смекнул, разбросанный товар поднимать не стал, а только товарищу своему кивнул и вслед за «торговкой» неудалой кинулся. Догнал девушку в два шага — силы месма была невеликой, да еще, бежа в пышных юбках, с непривычки запуталась — спасибо, упала небольно.

— Стой! Стой, лапушка! Да чем же я тебя обидел? — Парень подскочил к ней и одним рывком из сугроба вытащил.

— Это… мне срочно домой надо! — Дарнейла его руку отвела, сама отряхиваться взялась, но всё глаз не подымала… — Спасибо вам, господин купец. Пойду я!

— Меня Хедике зовут, а тебя как? — Мерейю удерживать ее не стал, только в сторонку отошел и ухмыльнулся. — Я-то думал, что ты взрослая уже. А гляжу — так лет десять, ошибся я! Наверно, мамка не пускает на гулянье… Тогда уж пойду, пару себе для танцев поищу. Скажи только, куда тебе корзинку-то твою принести, а то, не ровен час, еще высекут тебя за то, что бутыли побила да за пропажу добра.

— Килла… я! — тихо сказала Дарнейла: так обидно ей вдруг стало, что красивый парень над ней надсмехается, и что кружева себе не наменяла, и жамку пролила, на танцы ей ходу теперь нет, а в турнее пусто-одиноко… Даже вон и кота безымянного, последнюю душу живую, что от наставницы наследством остался, сама же и прогнала.