– Не только в орнитологии дубиной редактор выглядел, но не учитывал мнения зрителей, уцелевших в древних военных проделках. Редактора и простить можно: где он, а где война? Нужно было что-то к дате выдать - вот и выдал, Кто станет проверять редактора, имя смельчака и безумца?

Кто усомнится в супе из ворон первого оккупационного месяца? За первым месяцем шёл следующий, не лучше и без надежд, и не мимо дома, а в дом, селился и говорил:

– Мама, кушать хочу...

Оккупационные месяцы добротой не славились, и второй месяц был голоднее первого. Или не так? Не слышу грустной повести о житии во втором оккупационном месяце после закрытия охотничьего сезона на ворон.

– Подробностям места в газете не нашлось...

– Сколько сегодня редакторов способных разобраться в ляпах прошлого? Мало, потому враньё о питании воронами живёт непререкаемой истиной. Продолжай...

– "...дров не было, забор, огораживающий сад, разобрали на дрова чужие люди..."

– Как вредит многословие!

– В чём?

– Ну, как же! Для чего вспоминать о заборе? Ответ: чтобы заборами закрыть основные бедствия прошлого, обычай уголовного мира: малым преступлением прикрыть большое. Утащили чужие люди забор - туда забору и дорога, кому-то польза была, на заборе какое-то варево приготовили... Разве не "христиане" вы? Разве чужое, иноземное учение не призывает "возлюбить ближнего своего, как самого себя"? А за компанию - возлюбить и "дальнего"? Оказать помощь? Принести кому-то радость старым, ветхим забором? Малостью? Видел тот забор, его и "забором" грешно назвать: гнилое сооружение, символ границы между участками земли частных домов. Нам бы выжить - а там новый забор поставим! И как понимать "чужие люди"? Кто эти "чужие люди"? Немцы? В оккупацию "чужими" могли быть только враги, а все прочие были "своими, родными и близкими "совецкими" Нет ясности в вопросе о унесённом заборе ни для неё, ни для редактора: кто забор на дрова утащил?
– обида за украденный забор шесть десятков после победных лет тяжко давит память вспоминальщицы и не собирается покидать.

– Допустимо, если г-н редактор, понимая нелепость древних страданий в нынешнем изложении, умышленно запустил в печать "заборный" абзац? Если так - большего врага прошлому, чем редактор губернского издания не найти!

– Интересно рассуждаешь! Родичи мечтали отправить забор в свою печь, а "чужие люди" обошли на повороте! Представляю глубину обиды от "своих", пожалуй, крепче, чем вражеская оккупация целиком! Как жить после кражи забора "своими"!?

– В одном не соврала тётя, готов засвидетельствовать показания плакальщицы: в утробы отопительных устройств уходило всё, что соединялось с кислородом воздуха с выделением тепла, и не было нужным на тот момент.

– Понятно! Каждый из вас чем-то откупился от войны: она - страхом "чуть не застрелили" и жалостью об украденном заборе, ты - иной монетой. Вы, абсолютно каждый, чем-то заплатили войне, никто не получил прибыли.

– О каких "прибылях" речь? Кто-то и получил крупную прибыль, факт, но не всем дано знать о владельцах прибылей и размерах.

– Далее: "...мы жили в шестиметровой комнате вчетвером, а в остальных комнатах нашего дома господствовали фашисты..."

– "Господствовали фашисты..." - кто сказал шестилетней девочке, что пришлые "фашистами" зовутся, из каких газет сведения вычитала?

– Все солдаты Вермахта, как один квашисты?

В иных странах и народах слово "дом" представляется красивым внешне и удобным в проживании внутри, а называть хижину страдалицы "домом" преувеличение. Хижина отпраздновала столетие в средине двадцатого века, пребывает в звании "халабуда", или "старьё-гнильё"

Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем никакими колдовскими действиями лучших магов и волшебников "халабуда" плакальщицы не превратится в подобия жилищ оккупантов, что и есть причина грусти. Тётя, утри слёзы и признайся: было где "господствовать" пришлым? Не вынуждай повторяться: на то время все дома в районе станции пребывали в звании "старьё", их строили в одно время с прокладкой "железки", а это было сто лет назад. В районе станции проживал рабочий люд, пролетарии, а каких дворцах и когда проживали пролетарии?

Повторюсь о себе: советская власть не позволяла шиковать, а чтобы пролетарии напрочь забыли поговорку "поменяли кукушку на ястреба" - постоянно напоминали кто они такие:

– Вы не буржуи и не капиталисты, вы гегемоны, а потому довольствуйтесь малым, а кто недоволен малым - того лишать последнего!

– Большего вранья, чем "власть трудящихся" не бывает.

– Чего так?

– На властвование нужно свободное от забот о куске хлеба время, а когда оно было у трудящихся? Властвовать удел владык и бездельников" - и без паузы, противным тоном, бес затянул:

– "Бо-о-же-е царя храни-и-и,

си-ильный, держа-а-авный, властвуй!" - видно, слабо и неубедительно молились подданные за батюшку царя...

– ...или небесный телеграф плохо работал и молитва не дошла. Потому и зовутся "трудящимися", что ничего, кроме работы делать не умеют. Пчёлы мёд собирают, нет у них политиков, а у двуногих и прямоходящих "политического" добра сверх меры...

– ... и впредь изменений не ожидается? Так?

– Так.

Что видим: живёт человек без просвета и надежды на лучшее житьё, и потому-то всякое улучшение, редкое и мизерное, грошовое, кое на него бросают сверху, принимается за великое благо, а в иные моменты - и "полным счастьем"!

Рабоче-крестьянское счастье царило в поделенных на комнатушки просторных монашеских кельях. Келья на одну монахиню, не страдающую клаустрофобией - да, простор, норма, но половина кельи для пяти душ - этому в Европе нет названия. Опять-таки: что трудящимся хоромы, на какие средства содержать? Чем обогревать в зиму? Дай рабочему простор - так он возомнит о себе и потребует большего! И чёрт знает, во что обойдётся это самое "большее"! Какие балы закатывать, кого принимать? Скромность, скромность и опять она.