Шрифт:
— По-прежнему!
— Все нормально?
— Нормально.
— Ну, будь здорова и счастлива!
— Спасибо!
И в разные стороны.
И вот однажды пришел к Семе Назар Шугаев. Нарядный, необычно сияющий:
— Поздравляй, Сема, женюсь!
— Не трепись.
— Ей-богу, женюсь.
— На ком?
— Угадай.
— Что я, цыганка! На ком?
— Никогда не угадаешь.
— Судя по тому, как ты разрядился, то на Любови Орловой.
— Не угадал. На Настеньке.
Если бы Назар действительно женился на какой-нибудь кинозвезде, то и тогда Семен Карайбог был бы меньше потрясен. Вот и опять прошло рядом и снова разминулось с ним его счастье, его тайная мечта — Настенька.
Как повезло Назару! А ему остается одно — радоваться, что такое счастье привалило другу. И он радовался. Был шафером. Кричал за свадебным столом: «Горько!», пел:
Сербияночку свою Работать не заставлю, Сам я печку истоплю, Самовар поставлю…А был третьим. Лишним.
Часто бывая в семье Шугаевых, Семен Карайбог с горькой радостью отмечал, как расцвела, похорошела в замужестве Настенька. Она теперь казалась ему похожей на спокойную плавную реку, величаво текущую в счастливых берегах жизни. Течет река-красавица среди рощ и лугов, нежится на солнце, держит в своих темных глубинах и месяц, и звезды, и отблеск костров…
Семен Карайбог был рыцарем в прямом смысле этого устаревшего и почти вышедшего из употребления слова. Никогда не посмел бы он даже взглядом намекнуть жене друга о своем чувстве к ней. Друг для Семы не пустой звук, не расхожая монета. А Назар Шугаев был его другом!
…В доме Назара уже знали о войне. Сам Назар бодрился, говорил, что война продлится от силы два-три месяца, что немецкий рабочий класс не пойдет с оружием на первое социалистическое государство рабочих и крестьян, родину Октября, сам свернет голову Гитлеру.
— Вот увидишь, Настенька, к осени все окончится.
Несмотря на оптимизм мужа, Настенька, ошеломленная, сумрачно ходила по комнатам и все поглядывала на Лешку и Сережку.
— Когда в военкомат? — с порога спросил Карайбог.
— Да уж завтра.
— Только с самого утра.
— Конечно!..
Рано утром, когда Семен Карайбог и Назар Шугаев явились в военкомат, там была беготня, шум, гам. С трудом протиснувшись к нужному окошку, Семен услышал неопределенное:
— Ждите! Вызовем!
— Чего ждать? Что значит вызовем, когда я сам пришел! — по своему обыкновению, завелся Семен. — Я младший командир запаса, а не хухры-мухры. Мое место в строю, а вы волокиту разводите.
Но ответ был тот же:
— Ждите!
Видно, и в военкомате запарка. Впрочем, ждать пришлось недолго. На третий день принесли повестку:
«Явиться к 9.00 в клуб строителей, имея при себе военный билет, паспорт, пару белья, ложку, продуктов питания на два дня».
Такую же повестку получил и Назар Шугаев.
В клубе строителей, где развернулся призывной пункт, кипела работа. Голых мужчин меряли, взвешивали, заглядывали им в глаза, уши, рты:
— Годен!
Такое же заключение услышали Шугаев и Карайбог.
Уже к вечеру на станции их ждал железнодорожный состав в тридцать или сорок товарных вагонов.
Семена Карайбога никто не провожал. Назара Шугаева пришла проводить Настенька с сыновьями. Назар хотел запретить жене идти на станцию: дальние проводы — лишние слезы. Но Настенька так на него посмотрела, что Назар поспешил согласиться.
— Хорошо, хорошо. Только без слез…
У товарного вагона, битком набитого призванными, Назар и Настенька стояли молча, молча смотрели друг на друга. Только теперь, казалось, они поняли, как хорошо жили, как любили друг друга.
Поначалу Настенька держалась молодцом, даже пыталась улыбаться, но когда военный с красным вспотевшим озабоченным лицом побежал вдоль состава и сердито закричал: «Садись!», Настенька так расплакалась, так начала причитать и убиваться, что Назар впервые подумал: верно, предчувствует, что не вернусь с фронта. С трудом оторвав руки Настеньки, которая пыталась его удержать, Назар впрыгнул в вагон и забился в угол, чтобы больше не видеть жены, оставшейся на перроне, не видеть ее глаз, растрепавшихся волос, не слышать голоса:
— Назар!
Когда эшелон, набирая скорость, проходил вдоль вокзала, Семен Карайбог неожиданно увидел стоявшего «для порядка» на перроне своего старого недруга и обидчика милиционера Бабенко. В новой фуражке и начищенных сапогах, весело и начальнически смотрел тот на уходящий эшелон. Карайбог высунулся из двери вагона, гаркнул:
— Бабенко!
Бабенко встрепенулся, машинально поднес руку к козырьку, отыскивая глазами-луковицами обладателя грозного рыка. Семен погрозил ему кулаком и, не лишая себя последнего удовольствия, крикнул: