— Наступление частей армии началось на рассвете. Преодолев оборонительную линию противника, войска первого эшелона вклинились на десять — пятнадцать километров в его оборону. В прорыв, развивая успех, пошла танковая бригада. Ваша дивизия успешно продвигается в направлении Эльбинга. Девяносто третий полк пока находится во втором эшелоне дивизии. Кстати, — сумрачный генерал несколько оживился, — по нашим сведениям, в Эльбинге на ходу большой пивоваренный завод. Если не растеряетесь, пива попьете.

— Бочку пришлю!

— Не помешает, — улыбнулся генерал. — Машину свою отпустили?

— Отпустил.

— И зря. Наши штабные все в разгоне. Дать не могу. Добирайтесь на попутных. Сейчас это не сложно. Весь транспорт только вперед движется, — и протянул руку: — Прошу простить, занят!

Отметив на карте населенные пункты, в которых предположительно мог остановиться девяносто третий полк, Полуяров вышел на шоссе. По узкой дороге непрерывно тянулись танки, самоходки, пушки, санитарные, хозяйственные, штабные машины. А по сторонам по пояс в снегу сплошной стеной стоял сосновый и еловый лес. Даже не верилось, что здесь, в Восточной Пруссии, такие, ну совсем наши сибирские, леса.

День выдался отличный, и все радовало Полуярова. И то, что идет успешное наступление, и то, что воюем уже на немецкой земле, и просто то, что утро такое светлое.

Движение по узкому шоссе было односторонним — только вперед, и Полуяров, забравшись в кузов первого притормозившего грузовика, улегся на мешках с пшеном или сахаром.

Колонна двигалась медленно, с частыми остановками и заторами. Скрежетали на обледеневшем асфальте гусеницы танков и самоходок, завывали моторы студебеккеров, груженных снарядными ящиками, нетерпеливо сигналили штабные виллисы и санитарные автобусы.

Впереди и справа за лесом перекатывалась канонада. В чистом, не по-январскому голубом небе порой проносились бомбардировщики и штурмовики. Но никто не кричал «Воздух!», не шарахался в занесенные снегом кюветы, не бежал очертя голову в лес под призрачную защиту еловых ветвей. Знали: наши!

…Полуярову невольно припомнилось декабрьское наступление сорок первого года, когда приходилось двигаться по ночам, когда гитлеровские стервятники гонялись за каждой автомашиной, за каждым пехотинцем и бойцы с тоской и недоумением смотрели в хмурое подмосковное небо:

— Где же наши?

Усмехнулся:

— Да, теперь другой коленкор. Теперь вы, голубчики, побегайте в кусты, потрясите своими арийскими задами. Недаром сказано: смеется тот, кто смеется последним!

Первый эшелон дивизии подполковник Полуяров нагнал в маленьком полуразрушенном немецком поселке. Разметанные взрывной волной черепичные крыши, черные глазницы пустых окон, кирпичное крошево и путаница проводов под ногами, мычание невыдоенных коров, ошалело мечущихся по огородам и садам с раздувшимися, потрескавшимися выменами.

Командир дивизии и начальник политотдела находились в войсках, и Полуяров прошел в оперативный отдел. Знакомый полковник быстро ввел в курс дела: девяносто третий полк с минувшей ночи в первом эшелоне, ведет наступательные бои. Потери большие и убитыми, и ранеными, и отставшими. Но дух боевой: «Вперед!»

— Прежнего командира корпуса взяли во фронт. Теперь у нас новый — генерал-лейтенант Афанасьев. Знаешь?

— Не удостоился.

— Мужик неплохой. Боевой. Его КП здесь же в поселке. Иди, докладывай. Такое у него правило: с новыми командирами частей беседует лично.

Новость, сообщенная оперативником, огорчила Полуярова. Прежнего командира корпуса он знал и уважал. Минувшим летом еще под Минском командир корпуса заехал в его батальон. Как на зло, в тот день остатки разгромленной немецкой дивизии, пытаясь уйти из окружения, неожиданно ворвались в расположение батальона. Создалась скверная ситуация. Весь фронт ведет успешное наступление, гитлеровцы отступают, если не сказать бегут, а его батальон очутился во вражеских тисках.

Командир корпуса не растерялся, не умчался на своем бронетранспортере. Взял командование на себя, быстро и умело организовал круговую оборону. Держался спокойно, уверенно, а в критическую минуту, когда немцы приблизились к штабу батальона, сам вел огонь по врагу из личного оружия.

С тех пор Полуяров проникся уважением к старому генералу и, хотя больше с ним не встречался, был рад, что такой мужественный и твердый человек командует их корпусом. И вот теперь в корпусе новый командир! На доклад к нему шел с невольным предубеждением.

— Завел моду. Быстрее в полк надо, а тут…

Генерал-лейтенант Афанасьев разместился в маленьком одноэтажном особнячке, от земли до островерхой крыши затянутом серой паутиной дикого винограда. Бойкий автоматчик с пропастью наград, значков и нашивок на груди картинно, как в армейском ансамбле песни и пляски, щелкнул каблуками: