— Ладно, давай проверим. Твой год, месяц и день рождения?

— Ты чё это, каццо?

— Родился в Астрахани. Так?

— Ну так, — подтвердил Тоник, несколько обескураженный, однако, столь широкой осведомленностью нового своего приятеля.

— Тогда все правильно. Бела Будаи…

— Чё правильно? Чё правильно, Сань? Он же первый начал. Я к нему как к человеку…

Мигали лампочки на пульте. Слева направо медленно перетекала магнитофонная лента, хотя никакой музыки, никакого Челентано не было.

— Слышь, а нельзя его как-нибудь унасекомить?.. До первой кровянки, а? Чтобы в следующий раз, стронцо, не лез…

— Попроси Платона Николаевича. Пусть он в каком-нибудь своем романе изобразит этого твоего Белу. И там с ним что-нибудь этакое случится…

— В романе неинтересно, — разочарованно заметил Тоник.

— Самый надежный способ воздействия на реальную жизнь. Проверенный. Наряду с argumenta ad risum[57], — сказал Александр Григорьевич, обращая эти исполненные лукавства последние слова исключительно к доктору Кустову. — Верно? — обратился он снова к писателю.

— Кхе!

— Не случайно же некоторые народы издревле запрещали изображать смертных.

— Почему? — спросил Тоник.

— Ну почему… Изображали, бывало, какого-нибудь здорового, богатого и важного, а он через какое-то время…

— Кхе!.. Видишь ли, Тоник… Действительно, здесь есть определенный резон…

— Вполне определенный, — горячо поддержал писателя Александр Григорьевич. — То есть определеннее просто не бывает. И опирается этот резон, между прочим, на строго научные знания. На наши представления о передаче энергии, ее перекачке… Вы согласны со мной, Антон Николаевич? Ведь это только невежды считают, что сглаз — пустое суеверие…

— Я сам знаю несколько трагических случаев. На собственном опыте. Кхе!.. Разумеется, не нарочно… Без всякого умысла… Кхе! Изобразил тут как-то тоже одного преуспевающего человека… Все у него было… кхе!.. «Мерседес» белый. «Мерседес» черный. Жена красавица. Красавица любовница… Словом, как в плохих романах… А мне, видишь ли, не хотелось писать плохого романа…

— И что? — не понял Тоник.

— Ну и… Кхе!..

— В каком смысле?

— В таком, что дети сиротами остались… Целый год потом к письменному столу не мог подойти… Кхе!.. Зарекся… С тех пор — никаких литературных описаний несчастий… смертей… болезней… разоблачений…

— Не, — сказал Тоник. — Так, конечно, не надо. Ты только напиши: мол, Беле Будаи набили морду. За Тоника. Мол, ва фан куло, стронцо! И все. Пускай живет себе — хрен с ним…

Александр Григорьевич делал вид, что внимательно слушает всю эту болтовню, даже сам принимает живое участие в разговоре, а сам все косил глаз то на истаивающую магнитофонную ленту, то на мигающие лампочки, а в сложной электронной системе тем временем происходили какие-то невидимые изменения: что-то там жалобно урчало и попискивало.

— Ладно, мужики, я пошел. Некогда мне тут с вами ляля разводить. Деньжат кто подкинет?

— Я ведь тебе уже давал. Кхе!

— Сколько ты мне дал, каццо? Какую-то жалкую сотню.

Антон Николаевич отвернулся к окну, снова чем-то заинтересовавшись.

— Лично у меня — ни гроша. — Александр Григорьевич выразительно похлопал по карманам своего рабочего пиджака. — Строжайше запрещено. Продаем и покупаем только за безналичный расчет.

— Ну и стронци вы все! Ну и жмоты. Я кубик хочу купить. Что, не дадите?..

Антон Николаевич подошел к открытому несгораемому шкафу, достал из кармана кожаного своего пальто какой-то жесткий предмет, туго завернутый в фирменную бумагу и заклеенный в двух местах липкой лентой.

— Держи.

— Чего?

— Разверни.

— Кубик?

— Кубик.

— Мне? — не поверил Тоник. — Ну, стронцо, ты человек!.. Ну, стронцо… — забормотал он, чуть не прослезившись от радости. — Каццо!.. Вот это да… Порка мадонна!.. Ты честно?

— Он твой.

— Ва фан куло!

Сорвав липкую ленту, Тоник быстро распотрошил сверток и извлек из синей складной картонной коробки поблескивающий разноцветными пластиковыми гранями кубик Рубика.

Осторожно перекрутив скрипнувший кубик, он тут же испуганно вернул его в исходное положение, чтобы ничего там случайно не нарушить. Не выпуская кубика из рук, снял с вешалки кожаное пальто Антона, накинул на плечи, залез в рукава. Пальто оказалось широковато в плечах.

— Ладно, ребятки, я потопал…

— Вместе пошли. Мне как раз нужно в издательство. Кхе!..