— Я хочу посмотреть, как она реагирует.

Врач снисходительно улыбается. Я зажимаю плотно рот. Я понятия не имею, какой реакции она хочет. Я не давала ей ничего, если я могу помочь ему.

Врач тянет за один из подвесных светильников, который тянется вниз как на пружине. Словно прилепленный шар внутри — вместо этого он выглядит как шлем с золотыми крючками вокруг него. И он идет прямо к моей голове.

Я ничего не могу сделать, когда шлем одевают вокруг моего черепа. Крючки прищипывают, и фиксируют на моей коже.

— Где мы должны начать, миледи? — спрашивает доктор.

Возникает пауза, графиня размышляет.

— Не слишком ли много. Десять может быть? Нет, семь. Семь — это совершенно.

В одно мгновение, происходит резкий укус в шею и в три секунды, я больше не могу чувствовать мою голову. Все онемело. Что, честно говоря, большое облегчение. Я не хочу чувствовать ничего.

Я слышу жужжащий звук, похожий на сверло стоматолога, который используется в нас в Южных Воротах — почти все должны совершить серьезную работу, проделанную на их зубы, когда они прибудут. Это звук, который определяет мою грань, чем покалывает мою огрубевшую кожу и каждый волосок на моем теле заставляет встать.

Жужжание становится громче, как сверло или игла, или что — то, но это приближается. Я не чувствую, все прошло. Вдруг я просто… ушла.

Моя мама напевает, когда расчесывает мои волосы. Я не рассказываю ей, как это прекрасно, как долго я этого ждала. Она всегда так заботилась о Сейбл, готовя Сейбл стать суррогатом. У нее никогда не было времени для меня. Но у Сейбл тест оказался отрицательным.

Я сижу перед треснувшим зеркалом в своей спальне и смотрю на свое отражение. Мама думает, что я красивая. Я не забочусь об этом тщательно. Я хочу закончить мою домашнюю работу по математике. Это делает ее счастливой.

— Вот, теперь, — говорит она. — Это аккуратно, не так ли?

Я улыбаюсь ей в зеркало. Она смотрит на меня и улыбается.

Потом вся кожа тает от ее лица.

Кто — то кричит. Они должны перестать кричать, моя мать ненавидит громкие звуки.

Моя грудь начинает болеть, и я понимаю, что кричащий человек — это я.

Моя мать ушла. Ее спальня исчезла. Я еще в медицинском кабинете.

С силой сжимаю губы, грудь вздымалась. Желчь поднимается в горле, но я это проглатываю.

Это было не реально, говорю себе. Этого не было в реальности.

Но я не могу перестать трястись. Я не могу убрать этого ужасного изображения.

Одинокая слеза сбегает и бежит вниз по моей щеке. Я моргаю еще больше и делаю это непроизвольно.

— Мне нравится, — констатирует графиня.

— Мне тоже. — Лепечет доктор.

— Вайолет — я настолько мягко и одновременно уныло произнесла, что они не слышали меня. Мне нужна Вайолет. Она единственная, кто поймет.

Как только доктор и графиня ушли, ремни снимают.

Фредерик одевает поводок обратно, что, по крайней мере, означает, что мы покидаем этот страшный, красивый номер. У меня болит голова. Я нерешительно протягиваю руку и касаюсь своего черепа. Есть крошечный шрам, длиной с мой ноготь, примерно на четыре дюйма выше моего левого виска.

— Заберите ее, Эмиль, — бросает он.

Эмиль, здесь. Я не заметила, как он подошел, но я так благодарна, что Фредерик не потащит меня обратно в мою клетку, что я почти начала плакать. Почти.

И я хочу вернуться в мою клетку. Я ненавижу, что я делаю, но я делаю. Я не понимаю это место, красота смешанное с ужасом. Я бы предпочла быть там, где все выглядит так, как они.

Но Эмиль не ведет меня в подземелье. Мы идем вверх, вверх, вверх, обратно в комнату, что заставляет меня нервничать, с мягкой мебелью и причудливыми картинами и кроватью с балдахином.

— Я останусь с тобой сегодня вечером, — говорит Эмиль, как только запирает за собой дверь и снимает с меня поводок.

Сажусь на ближайший предмет мебели. Я думаю, что это может быть стол, я не уверена.

— Что… произошло… со мной? — Я задыхаюсь. Я держу мою голову руками, как будто я могу выдернуть из нее фальшивые воспоминания.

— Ты можешь принять душ, если хочешь.

Я смотрю на него. Его голубые глаза серьезны и настойчивы. Я не думаю, что это просьба.

Я каким — то образом киваю. Собираю силу в дрожащих ногах, чтобы удержать вес. Каким — то чудом прохожу через мягкий ковер в дамскую комнату.

В комнате нет двери. Я просто хочу что — нибудь хлопнуть, что — то, чтобы закрыться от этого мира, чтобы мне дали немного покоя.

Я падаю над унитазом и выблевываю все, пока мое горло не прочищается и не остается ничего, чтобы выплюнуть. Расплывчатое лицо моей матери повторяется снова и снова в моей голове.