— Это не страшно, лорд разберется, он довольно неплохо знает норвежский. Он выучил его в Африке.

— Тогда я сразу же схожу в Южное, предупрежу парня.

— Нет, Подручный, знаете что, нечего вам ходить пешком в такую даль, поезжайте-ка вы на автомобиле. И привезите парня с собой, пусть он здесь переночует, лорд хочет выйти как можно раньше…

Август ехал по знакомой дороге, сколько же по ней было хожено-перехожено, раз сто, наверное, и душа его не знала покоя. Всякий раз он шел туда, исполненный такого смирения, а возвращался обратно такой униженный, но теперь все это позабыто, он едет в автомобиле, как важная шишка, он и не подумает скрываться от Тобиаса и его домочадцев. Он промчался мимо на такой скорости, что дом затрясся. Поднявшись на холм к соседней усадьбе, он дал три гудка, вызывая Хендрика. Гуднул так, что услыхало полселения. Пока Хендрик переодевался с головы до ног, Август вылез из автомобиля и начал возле него прохаживаться, словно ему тоже хотелось поразмять ноги после длинного морского путешествия. Из окрестных домов повалил народ и стал глядеть, как Август прохаживается. Ему недоставало только сигары.

На обратном пути он сигналил ничуть не меньше, Хендрик сидел рядом и испуганно улыбался. Но поскольку Хендрик был велосипедистом и частенько раскатывал на большой скорости, он набрался смелости и заговорил.

— Стало быть, англичанин все ж таки приехал? — спросил он.

Август не отвечал.

— Если бы Корнелия была в живых и узнала!

Август по-прежнему не отвечал, знай себе гнал машину. Он пронесся мимо Тобиасова дома, все семейство высыпало на двор, но он не желал их видеть. В сущности, злиться ему на них не из-за чего, но они были свидетелями его влюбленности, пускай теперь посмотрят на него другими глазами. Единственно, для кого он сделает исключение, это для Маттиса, забавный парнишка, Август о нем позаботится, ему обязательно перепадет шиллинг-другой, ну а может, Август возьмет его к себе в контору, которую он скоро откроет в городе.

— Ну и лют же он мчаться! — сказал Хендрик про автомобиль.

Август и тут не удостоил его ответом, однако он явно хотел произвести на Хендрика впечатление человека, у которого своя собственная машина. Они поравнялись с первыми домишками в старой части города, в заброшенном Сегельфоссе, на улице, как и тогда, играло несколько ребятишек. Август остановился, вылез из машины и окинул их внимательным взглядом. Скорее всего это были совсем не те дети, что в прошлый раз, но они знали его по слухам и сбежались к нему, а когда он дал им на всех десятикроновую бумажку, то по очереди пожали ему руку. Август спросил, где старый могильщик, и дети его привели.

Он и на сей раз был с непокрытой головою, усохший старичонка, со стершимся до неузнаваемости лицом. Август, подвижный, полный жизни, в самом расцвете сил, посмотрел на него — и содрогнулся. Так быстро сдать, ведь прошло всего ничего, каких-то несколько месяцев, а с виду точь-в-точь как утопленник, которого три недели спустя выбросило на берег! Ему уже не место среди живых, он не знает ни что такое небоскреб, ни что такое Божья тварь под названием слон. Чтобы за несколько месяцев — и обратиться в ничто? Ну и слабаки, у них просто нет желания жить! Август, в полном соку, смотрел на него с содроганием.

Старичонка признал его и что-то зашамкал.

— Ты был прав, в горном озере есть форель, — сказал Август.

— Форель? Да, — пробормотал старик и покрутил головой, припоминая приснопамятное событие. — Это все он, Теодор. А до него был Хольменгро с мельницы. А еще был Виллац Хольмсен, этот был допрежь всех…

Август дал старику десять крон, сел в машину и покатил дальше.

Лорд оказался не из пугливых, он даже нашел занятным, что с одной стороны дороги зияет пропасть. Он стоял на самом краю пропасти глубиной в триста метров и толковал с рабочими по-норвежски. Август отвечал ему по-английски.

Разумеется, Август говорил по-английски, пускай рабочие с Хендриком слушают и удивляются. Правда, сам лорд оставлял это без внимания, да и вообще Август его ничуть не интересовал. Старик был задет и держался в отдалении, похоже, он начал сомневаться, а действительно ли перед ним Right Honourable [16] , ведь всяко бывает. Август вам не кто-нибудь, он перевидал на своем веку капитанов и президентов, не беспокойтесь, он таки приоткроет этому англичанину, с кем тот имеет дело. Он накупил в Сегельфосской лавке сигар и, когда лорду, курившему всего-навсего носогрейку, случалось проходить мимо, дымил ими что твой паровоз. И прохаживался по дороге с прогулочной тростью, дабы его не принимали за простого десятника, которому положено являться вовремя на работу. В один прекрасный день лорд, должно быть, отмяк, он заговорил с Августом, попросил его совета насчет рыбной ловли, объяснил, что в Норвегии он говорит по-норвежски, чтоб выучить язык, куда бы он ни поехал, он всегда старается выучить местный язык. Он побывал на Кавказе, но там, «ядрена вошь», аж семьдесят языков!

Короче, они вполне друг с другом поладили. Впрочем, они не очень-то много и общались, увидятся, поздороваются, перекинутся двумя-тремя словами, исключительно по-норвежски, и лорд идет себе дальше. Хендрик носил за ним рыбу и все, что потребуется, лорд тоже не ходил порожним, он не из белоручек, чаще всего он нес ранец со съестными припасами.

Иной раз консул подвозил своего гостя на автомобиле, только лорда это совсем не устраивало. «Ну к чему тебе тратить время!» — говорил он консулу. Чудак этот англичанин, доступный, словоохотливый и простой, а если откровенно, даже несколько простоватый. Фамилия его была Болингброк — да нет же, он не из тех Болингброков, Бог его знает, может, его предки всего-навсего звались Броками. «Вполне возможно, — говорил он, — только какое это имеет значение!» И с какой стати нужно его подвозить? Он вырвался из дому, чтобы порыбачить и поохотиться, а не разъезжать на автомобиле.

Зато он совершал иногда прогулки в сопровождении фрекен Марны. Не потому, что находил ее занимательной собеседницей, для этого она была слишком снулой, но, по крайней мере, он удил в обществе красивой дамы, а не одного только Хендрика. Изъяснялись они друг с другом преудивительно, он выучил свой норвежский в народной гуще и без боязни пускал его в ход. Дама храбро отвечала на языке своего детства, и, когда у них что-то не задавалось, оба они ругались по-черному. Хендрик слушал их и не верил своим ушам. Когда лорд поминал «ядрену вошь», дама повторяла за ним и, опустив глаза, улыбалась. На лице у нее появлялось лукавое выражение, словно она думала о чем-то своем, и наверняка так оно и было. Черт возьми, Марна слишком хороша, чтобы здесь закиснуть, ей бы замуж и народить десятерых ребятишек! То, что она крутила с дорожным рабочим, было очевидной нелепостью, а живя обыденной жизнью в Сегельфосской усадьбе или у сестры в Хельгеланне, она не могла расцвести душой. Лорд ее нисколько не привлекал, да и кого он мог привлечь; может быть, среди своих, у себя в стране, он и сошел бы за ухажера, но здесь, да еще в состоянии спортивного помешательства, он был просто-напросто невыносим. Внешность у него была не самая отталкивающая, жилистый и поджарый, все верно, но лицо славное, несмотря даже на лошадиные челюсти. Может, он и правда был потомственным дворянином и оказался бы на поверку галантным кавалером и светским львом, когда б приложил усилия, только он их не прилагал, он был одержим спортивным азартом, и, кроме уженья и охоты, для него ничего не существовало. Он только и знал, что рассказывал, сколько весила каждая рыбина и как ему пришлось три раза менять насадку, прежде чем он вытащил вот эту жалкую форельку, «мать ее за ногу». Разговоры, увлекательные для таких же ушибленных, но где же тут лунный свет и поцелуи и неистовая любовь? Как-то раз фрекен Марна насквозь промокла, вылезая из лодки, так что же вы думаете, он соизволил оторваться от своей удочки и подал ей руку?